Читать книгу - "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

Спустя два месяца Джилас, за которым бдительно следило УГБ, решил выйти из СКЮ. Согласно рассказу Дедиера, «одна словенка, которая была его главным связующим звеном с этой республикой и которая его постоянно уговаривала писать эти статьи, плюнула ему в лицо, когда он со шляпой в руках появился на встрече партийной ячейки в элитном округе, где жил». Джилас ответил ей со всей страстью своего пламенного характера^[1541]. Спустя некоторое время он появился перед домом Марии Вилфан, жены личного секретаря Тито, которая в Дединье возглавляла упомянутую ячейку. Он позвонил, и двери открыл средний сын Вилфана, тринадцатилетний Ерней. «Отдай это матери», – сказал он и вручил ему партийный билет^[1542].

После устранения Джиласа из политической жизни, Ранкович оказался в стороне, но это не означало, что он не вел закулисную игру. С помощью своих агентов в партии он оказывал влияние на общественное мнение внутри СКЮ таким образом, что афера Джидо не могла закончиться никак иначе, кроме как драматичным приговором, вынесенным на III Пленуме. По словам Дедиера, именно Ранкович уговорил Тито расправиться с Джиласом подобным образом, поскольку хотел отделаться от опасного соперника, после падения которого он начал хорошо спланированную травлю. Более того, одним ударом он хотел свалить и Карделя, поскольку намеревался стать «первым хозяином» при Тито (так его называли люди из ближнего окружения). Кардель узнал об этом и поэтому обострил свои отношения с Джиласом, хотя вначале он не был склонен поддерживать его полное отстранение от власти. «На III Пленуме, – рассказывает Дедиер, – он через очки, которые ему помогали скрыть свои мысли, постоянно бросал взгляды на Ранковича. Не прошло и года после смерти Сталина, как в январе 1954 г. было разбито единство “югославской четверки”»^[1543].

* * *

Хотя советские средства информации не уделили большого внимания этим событиям, в московских руководящих кругах восприняли расправу с Джиласом со вниманием и одобрением, поскольку югославское правительство, отрекшись от «буржуазно-анархического ревизионизма», в то же время отказалось от критики советской системы^[1544]. В этом смысле весьма красноречива статья, вышедшая в газете Информбюро под заголовком «Пример Джиласа и югославская действительность». В ней было написано, что внутренняя и внешняя политика югославского правительства, опирающаяся на сотрудничество с Западом, пережила перелом и Югославии не остается ничего другого, как выбрать один из двух путей: либо остаться под ярмом иностранных монополий, либо снова воскресить братские отношения с народами миролюбивого лагеря, тем самым вступив на путь экономического и культурного подъема. Югославская пресса и радио утверждали, что речь идет о старой пропаганде сталинских кругов и было бы ниже их достоинства отвечать на подобные сочинения^[1545]. На самом деле на внешнеполитической арене что-то начало меняться. В обращении к III Пленуму ЦК 16 января 1954 г. Тито повторил то, о чем часто говорил в последние годы, – что Югославия приближается к Западу, но это не влияет на ее внутреннюю политику. Самая большая ошибка Джиласа заключалась в том, что он этого не понимал^[1546]. Исполнительный комитет предложил ему в письменной форме изложить свои идеи, чтобы проверить, возможно ли разрешить возникший конфликт. Но так как Джилас переживал из-за унижения на III Пленуме ЦК, он не хотел об этом ничего слышать. Когда Дедиер передал ему это предложение, Джидо начал сомневаться и в своем давнишнем друге, полагая, что он агент Тито. В таких условиях следующий инцидент был только вопросом времени^[1547]. 22 декабря 1954 г. лондонская газета Times опубликовала интервью Дедиера, которое тот дал журналисту британского издания. В этом интервью Дедиер говорил о давлении, которому он подвергся из-за лояльности к Джиласу: «Я не соглашался и не соглашаюсь с некоторыми теоретическими положениями господина Джиласа, хотя я его уважаю как интеллектуала и гуманиста <…> Я не могу разорвать отношения с человеком, который сейчас настолько одинок. Я считаю, что коммунист в первую очередь должен быть человеком, и любое политическое движение, которое пренебрегает этикой и моралью, носит в себе ростки самоуничтожения»^[1548]. В это же время, перед отъездом Тито в Индию и в Бирму, Джилас дал интервью журналисту New York Times в Белгаде, в котором подверг критике югославскую внешнюю и внутреннюю политику, утверждая, что власть находится в руках наиболее реакционных элементов в партии, и требовал свободы слова и введения двухпартийной системы. На съезде ЦК Боснии и Герцеговины в Сараево Кардель, который замещал Тито во время его отсутствия, выступил с острой критикой двух «обанкротившихся политиков», которые стали орудием в руках врагов Югославии в надежде, что они скоро вернуться к власти. Дедиер созвал у себя дома пресс-конференцию для иностранных журналистов, где намеревался опровергнуть заявления Карделя. Когда журналисты пришли, у дверей их ожидала группа сотрудников УГБ, которые сообщили им, что пресс-конференции не будет. С Джиласом он встретился 24 января 1955 г. в суде. В качестве адвоката они избрали Иво Политео, который в 1928 г. защищал Тито, а после войны – главарей усташей и архиепископа Степинаца. На завершающем заседании суда, которое было частично закрытым, но Политео назвал его корректным, приговоры, вынесенные судьями, были достаточно мягкими. Джиласа осудили на полтора года тюремного заключения, Дедиера – на полгода, и обоих условно. Если первый в ближайшие три года не совершит ничего противозаконного, а второй – в ближайшие два, то приговор будет отменен^[1549]. Было очевидно, что власти не хотели раздувать инцидент, чтобы избежать неприятной полемики с Западом, как с облегчением констатировали дипломатические круги в Белграде^[1550].