Читать книгу - "Собор. Роман о петербургском зодчем - Ирина Измайлова"

Он пошатнулся, выронил листок бумаги. Ужас буквально ослепил его. Только один раз в жизни, двадцать три года назад, ему было так же невыносимо больно. Тогда он тоже получил ее письмо. Тогда он тоже ее предал… Но в то время их еще не связывала общая дорога, бедствия и радости в чужой стране, смерть ребенка, победы, поражения, цветущий сиренью Летний сад и покрытая льдом Нева. Не было общей прожитой одним дыханием жизни, единой судьбы, не было общего пути, на котором теперь слились их следы, после которого предательство стало недопустимо и непростимо…

– Когда она уехала? – чужим голосом спросил Огюст Анну.

– Часа четыре назад, еще затемно, – ответила экономка, всхлипнув.

– Где Алексей?

– Ушел куда-то тотчас, как она… Вы бы догнали ее, Август Августович!

– Догнать? – Он посмотрел на Анну погасшими, сразу потонувшими в темных кругах глазами. – Догнать… А что толку? Где Алеша, а? Где он? Тоже, может, уехал?

– Вы с ума сошли! – послышался от дверей голос Алексея Васильевича, и тот появился перед хозяином в мокром от дождя пальто, в сбитой набок фуражке, запыхавшийся и бледный.

– Вы с ума сошли, – повторил он сурово. – Куда я от вас уеду?

Огюст медленно повернулся и, выйдя из гостиной, двинулся к своему кабинету, не понимая, для чего он идет туда.

Алексей шел за ним и, когда Монферран попытался захлопнуть за собой дверь кабинета, решительно проскользнул следом.

Архитектор посмотрел на него насмешливо и жалобно и, подойдя к окну, тупо уставился на серый густой дождь.

– Может, правда поедете, Август Августович? – тихо спросил Алеша. – Догоните ее, ей-же-ей!

– Не могу. – Огюст махнул рукой, не оборачиваясь. – Что я скажу ей? Солгу опять?

– Вот ведь что натворили! – Голос управляющего задрожал, в нем послышались слезы. – Ну что ж вы как младенец, ей-богу! Неужели не поняли? Женщин-то много. И полюбят вас многие, как вас не полюбить… А иная и поймет, если душа большая… А вот прожить рядом с вами тенью вашей, да в вашем свете не померкнуть, а ярче разгореться, не остыть, а вас согревать много лет, и никем не быть, и всем быть для вас, так разве кто еще сможет? Я много читал про людей гениальных, слава Богу, знаю, как иные из них прожили… И много ли у кого был друг такой, такая возлюбленная? И как можно было ей сказать то, что вы сказали?! Вы ж как палач ее… и не топором, а пилой! Ах вы!..

– Перестань… – глухо проговорил Огюст, прижимаясь лбом к холодному стеклу. – Не хочу слушать… Она вернется. Она не могла совсем уехать от меня. Вернется она.

– А если нет?

– Замолчи!!!

Этот день Монферран провел на строительстве, не делая, в сущности, ничего, не понимая, кто и что ему говорит, не читая бумаг, которые ему приносили показать или подписать. Если бы в этот день ему подсунули его собственный смертный приговор, он бы подписал его, не догадываясь, что подписывает…

Вечером, вновь забравшись к себе в кабинет, он в порыве бешенства и отчаяния написал записку госпоже Суворовой.