Читать книгу - "«Фрам» в Полярном море - Фритьоф Нансен"

Приятно подкрепившись, делали записи в дневниках, и… наступало время трогаться в путь. Но какими усталыми мы себя чувствовали! Как часто готов я был отдать все на свете, только бы снова заползти на дно мешка и проспать там еще целые сутки. Это представлялось величайшим счастьем. Но нужно было спешить на север, все дальше на север! Мы одевались и выходили на мороз, чтобы приготовить сани, распутать постромки^[270], запрячь собак и пуститься как можно скорее в путь. О, как жалели мы в эти тяжелые дни о теплых волчьих шубах, оставленных на «Фраме»!

Затем снимались с места. Я шел впереди, отыскивая среди громоздившихся льдов дорогу; за мной двигались нарты с моим каяком. Собаки скоро выучились следовать за мной. Но у каждой неровности они останавливались, и если не удавалось криком заставить рвануть всем сразу и перетащить нарты через препятствия, приходилось возвращаться и, смотря по обстоятельствам, бить их или помогать им тащить. Позади следовал Иохансен с двумя другими нартами. Он то ободрял собак криком, то погонял их палкой, то помогал им перетаскивать нарты через труднопроходимые ледяные хребты.

Нельзя отрицать, что мы обращались с бедными животными довольно жестоко, и сейчас жутко даже подумать об этом. Я весь содрогаюсь, вспоминая, как беспощадно колотили мы их железными палками, побуждая идти вперед, когда они останавливались в изнеможении, не в силах волочить дальше ноги. Поглядеть на них – сердце обливалось кровью, но я отводил глаза в сторону, намеренно ожесточая себя. Ведь это было необходимо.

Мы должны были идти вперед во что бы то ни стало; все остальные соображения отступали на задний план. Грустно, что в таких путешествиях умерщвляешь в себе все лучшие человеческие чувства, черствеешь в своем эгоизме. Когда подумаешь об этих великолепных животных, которые верно и безропотно служили нам пока хватало сил, не получая за это ни награды или ласки, редко даже доброе слово, одни удары день за днем, до последнего издыхания, пока смерть не освобождала их наконец от всех мучений; когда вспомнишь их расставание с жизнью там, на севере, в ледяной пустыне, бывшей свидетельницей их верной службы и преданности, – невольно казнишься горькими угрызениями совести.

Со всеми делами приходилось управляться вдвоем. У нас столько времени уходило на то, чтобы разбить вечером палатку, накормить собак, убить какую-нибудь из них, приготовить ужин себе и привести все в порядок на ночь, а поутру встать, убрать все и приготовиться снова в путь, что суток едва хватало на то, чтобы сделать приличный дневной переход и достаточно выспаться ночью. С наступлением светлых ночей отпала необходимость укладываться непременно в сутки – мы выходили, когда было удобно, будь то день или ночь, останавливались тоже по мере надобности и ложились спать, когда это было необходимо для нас и для собак.

Но я поставил себе за правило, чтобы дневные переходы продолжались не менее 9—10 часов подряд. В середине дня обычно делали обеденный привал, чтобы слегка закусить, чаще всего хлебом с маслом, пеммиканом или паштетом из печенки. Прохладны были эти обеды; мы старались остановиться в защищенном от ветра месте, завертывались с головой в шерстяные одеяла, но все равно ветер насквозь пронизывал нас, пока мы сидели на нартах и закусывали.

Иной раз расстилали на льду спальный мешок и заползали в него, захватив с собой еду, но ни мешок, ни наша одежда не успевали оттаять. Тогда, потеряв терпение, мы, чтобы согреться, принимались шагать взад и вперед, закусывая на ходу. Затем нас обычно ожидало не менее неприятное занятие – распутывание постромок, и мы бывали очень довольны, когда наконец снова трогались в путь. До ужина обыкновенно закусывали еще раз кусочком мясного шоколада.

Большинство путешествовавших на санях в полярных странах жаловалось на «арктическую жажду», которая считается почти неизбежным злом при длительных переездах по снежным пустыням. Она усиливается, если попробовать есть снег. Я сам сильно страдал от жажды во время Гренландской экспедиции и, готовясь испытать ее и на этот раз, взял с собой две герметические эбонитовые фляжки. Каждое утро мы наполняли их водой из кипятильника и весь день носили у себя на груди, оберегая от холода. К великому удовольствию, я вскоре заметил, что можно пройти целый день, не прикоснувшись к фляжке.

Чем дальше, тем меньше я чувствовал потребность пить в течение дня, и в конце концов совсем перестал брать с собой воду. Если появлялось мимолетное чувство жажды, то для утоления ее достаточен был кусочек пресного льда, который всегда можно было найти^[271]. То, что мы ничуть не страдали от жажды, бывшей одним из величайших мучений во многих санных путешествиях, надо в значительной степени приписать нашей замечательной походной кухне. Расходуя минимальное количество горючего, мы могли растопить лед и вскипятить себе столько воды, что по утрам пили ее вволю. Обычно оставался еще небольшой избыток, который приходилось выливать. То же самое случалось обыкновенно и вечером.

«Пятница, 29 марта. Ползем вперед, но до чего медленно! Лед только-только сносный, не такой, какого я ожидал, а какой он был вначале. Часто встают на пути угрожающие ледяные барьеры; они очень мешают, приходится останавливать нарты и сначала идти вперед и разыскивать путь, а затем делать большие или меньшие объезды для перехода через них в наименее трудных местах. К тому же и собаки стали довольно вялыми. Они устали, и их почти невозможно сдвинуть с места.

Вдобавок это бесконечное распутывание одеревеневших от холода постромок!.. Возня с ними доставляет нам много неприятностей: они скручиваются чем дальше, тем больше, и на них появляется несметное число узлов и другой чертовщины. Собаки беспрестанно перепрыгивают друг через друга, и едва удается распутать постромки, как они уже опять скручены и перепутаны в клубок.

А то вдруг одни из нарт остановятся, наскочив на ледяной торчок; собаки нетерпеливо визжат, стремясь поспеть за ушедшими вперед товарищами; какая-нибудь из них перекусывает постромку и пускается вдогонку; за ней иной раз и вторая, и третья. Приходится их ловить, связывать постромки – сплетать как следует и нет времени, да и не так-то сладко на таком морозе. Вот мы и движемся по этому неровному льду, останавливаясь чуть не ежечасно, чтобы привести постромки в порядок.

Вчера мы вышли часов в 8 утра и сделали остановку около 5 часов пополудни. После обеда северо-восточный ветер, который дул все последнее время, внезапно усилился, и небо вдруг заволокло облаками. Приветствовали это с радостью, как признак перемены погоды, а следовательно, и конца этих вечных морозов – неизменного спутника ясной погоды. Видимо, мы не ошиблись; вчера вечером температура поднялась до –34 °С, и мы провели такую приятную ночь в спальном мешке, какой давно у нас не было. Теперь же, занимаясь приготовлением завтрака, я вижу, что снова ясно, – лучи солнца пробиваются сквозь стенки палатки.