Читать книгу - "Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог"

О, я никогда не смогу передать свои впечатления от некоторых фигур, виденных здесь. Конечно, дорога на юг – это дорога к чему-то совершенно новому, но северянам трудно проникнуть в это. Заранее предвижу, что в день, когда ко мне придет признание, я буду тосковать по одиночеству, по печали, что испытываю здесь, наблюдая сквозь железные прутья своей палаты за косцом там, внизу. Нет худа без добра.

Чтобы добиться успеха и длительного процветания, нужно обладать другим темпераментом, не моим, я никогда не смогу желать и достичь того, чего мог бы и должен был достичь.

На меня так часто находят затмения, что я могу занимать лишь четвертое, пятое место. Прекрасно понимая, в чем состоят ценность, оригинальность, превосходство Делакруа или Милле, я стараюсь повторять: да, я кое-что собой представляю, я кое-что могу. Но мне следует опираться на этих художников и делать то немногое в этом же духе, на что я способен.

Итак, папаша Писсарро получил жестокий удар: два несчастья сразу!^[121]

Прочитав об этом, я решил спросить тебя, есть ли возможность остановиться у него.

Если ты станешь платить ему столько же, сколько платишь здесь, это будет выгодно для него, ведь я обойдусь немногим – не считая того, что нужно для работы.

Поэтому спроси у него в открытую, и если он не захочет, я отправлюсь к Виньону.

Понт-Авен слегка пугает меня: столько народу! Но то, что ты говоришь о Гогене, очень интересно. Я по-прежнему говорю себе, что мы, может быть, еще поработаем вместе. Я знаю, что способен на большее, чем то, что уже сделано, но как же его в этом убедить?! Я по-прежнему надеюсь написать его портрет. Видел ли ты мой портрет его работы, на котором я пишу подсолнухи? Мое лицо слишком ярко освещено по сравнению с тем, как было тогда, но это правда я, страшно уставший и наэлектризованный, каким и был.

И все же, чтобы увидеть страну, надо жить с простым народом, в маленьких домиках, бывать в кабачках и т. д. Вот что я сказал Бошу, жаловавшемуся, что не видит для себя ничего притягательного или впечатляющего. Я гуляю с ним два дня и показываю ему, что здесь можно написать тридцать картин, так же отличающихся от северных пейзажей, как марокканские. Любопытно, что он делает сейчас?

Знаешь ли ты, почему картины Эж. Делакруа – религиозные, исторические, лодка с Христом, «Пьета», «Крестоносцы» – имеют такую притягательность? Дело в том, что Эж. Делакруа, работая над Гефсиманией, сперва отправился посмотреть, как выглядит сад с оливами, и сделал то же самое для моря, исхлестанного жестоким мистралем, и, наверное, решил, что все, кто известен нам из истории, – венецианские дожи, крестоносцы, апостолы, святые женщины – были похожи на их сегодняшних потомков и жили так же, как они.

Я должен также сказать тебе, и ты видишь это по «Колыбельной», сколь бы неудачным и слабым ни был этот опыт, что, будь у меня силы продолжать, я писал бы с натуры портреты святых, мужчин и женщин, которые, кажется, явились из другого века, а на самом деле – современные буржуа, имеющие, однако, нечто общее с самыми первыми христианами.

Я испытываю от этого слишком сильное волнение и не переживу такого – но позже, позже, кто знает, могу попробовать вновь.

Насколько же велик Фромантен! Он навсегда останется провожатым для тех, кто хочет видеть Восток. Он первым установил связь между Рембрандтом и югом, Поттером и тем, что видел сам.

Ты прав тысячу раз, нечего и мечтать о таком, надо писать, пусть даже этюды с капустой и салатом, для собственного успокоения, а уже когда успокоишься – то, на что ты способен.

Когда я снова увижу их, то сделаю копии – этюда с тарасконским дилижансом, виноградников, жатвы и особенно красного кабачка, ночного кафе, самого характерного в смысле цвета. Но белую фигуру в середине, хоть и верную по цвету, нужно переделать, выстроить правильнее. Осмелюсь сказать, однако, что это кусочек истинного юга – и рассчитанное сочетание зеленых и красных.

Мои силы иссякли слишком быстро, но я вижу издалека, что другие способны сотворить бесконечное множество прекрасных вещей. И опять же и опять же, идея верна: чтобы облегчить путешествия другим, стоит основать мастерскую где-нибудь в окрестностях.

Добраться одним махом с севера до Испании, к примеру, будет неправильно: ты не увидишь того, что должен увидеть, – сперва надо постепенно приучить глаза к другому свету.

У меня нет особой надобности смотреть на Тициана и Веласкеса в музеях: я видел живых людей, благодаря которым понял, что означает писать картину на юге, – лучше, чем понимал перед своей недолгой поездкой.

Бог мой, бог мой! Эти славные люди из числа художников, говорящие, что у Делакруа – не подлинный Восток! Разве подлинный Восток – то, что выходит у парижан, например у Жерома?

Если вы пишете кусок освещенной солнцем стены, пусть даже с натуры, даже хорошо и правдиво согласно нашему северному ви́дению, – доказывает ли это, что вы видели людей Востока? Но именно этого добивался Делакруа, что нисколько не мешало ему писать стены в «Еврейской свадьбе» и в «Одалисках».

Разве это не так? А Дега говорит, что выпивка в кабаках, когда пишешь там картины, обходится дорого. Я не говорю «нет», но чего он хочет – чтобы я отправлялся в монастыри или церкви, внушающие мне страх?

Вот почему это письмо – моя попытка бегства. Крепко жму руку тебе и Йо.