Читать книгу - "Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов - Винсент Ван Гог"

Мать и Вил тоже написали мне прекрасное письмо.

Не скажу, что мне так уж нравится книга Рода, но все же я написал картину по тем строкам, где он говорит о темных горах и хижинах.

(Друг Рулен тоже написал мне.)

798. Br. 1990: 799, CL: 602 / 602a. Тео Ван Гогу. Сен-Реми-де-Прованс, понедельник, 2 сентября 1889, или около этой даты

Дорогой Тео,

с тех пор как я писал тебе, мне стало лучше; не зная, сколько это продлится, не хочу больше ждать и пишу тебе снова.

Рисунок из письма 798

Еще раз спасибо за прекрасный офорт с Рембрандта^[116]. Мне бы хотелось знать, что это за картина и в каком возрасте он ее написал. Вместе с роттердамским портретом Фабрициуса^[117] и странником из галереи Лаказа он принадлежит к особому разряду: портрет человека преображается в нечто светящееся и утешительное.

Как это отличается от Микеланджело или Джотто! Правда, последний приближается к этому, и, значит, Джотто может быть связующим звеном между школой Рембрандта и итальянцами.

Вчера я немного поработал после перерыва – вид из моего окна: поле с желтой стерней, которое сейчас перепахивают, контраст между вспаханной землей лилового оттенка и полосами желтой стерни, холмы на заднем плане.

Работа отвлекает меня бесконечно лучше любого другого занятия, и если бы я мог окунуться в нее, отдав ей все силы, это было бы, пожалуй, самым действенным лекарством.

Но невозможность заполучить моделей и много чего еще мешают мне достичь желаемого. Что ж, надо попробовать равнодушнее относиться ко всему и запастись терпением.

Я часто думаю о приятелях из Бретани – наверняка у них выходит лучше, чем у меня. Если бы, с моим нынешним опытом, я мог начать все заново, то не поехал бы на юг.

Будь я свободен и независим, я бы все же сохранил воодушевление, ведь столько прекрасного еще предстоит сделать.

Например, виноградники и поля с оливами. Если бы я доверял руководству^[118], самым лучшим и простым решением было бы перевезти сюда, в лечебницу, всю мою мебель и спокойно продолжать работу. После выздоровления или в промежутках я мог бы на время приезжать в Париж или Бретань. Но здесь прежде всего очень дорого, к тому же теперь я боюсь других больных. Затем, многое заставляет думать, что и здесь меня ждет неудача.

Может быть, я преувеличиваю, пребывая в унынии, ведь я подавлен из-за болезни, – но я испытываю некий страх. Ты скажешь мне то, что я сам себе говорю: причина, видно, во мне, а не в обстоятельствах или в других людях. Словом, все это невесело.

Г-н Пейрон был добр ко мне, у него большой опыт, я не стану отвергать то, что он говорит или считает нужным делать.

Но есть ли у него твердое мнение, посоветовал ли он тебе что-нибудь окончательное? И возможное?

Как видишь, я все еще в прескверном настроении из-за того, что все идет неважно. Затем, я чувствую себя дураком, когда прошу у врачей разрешения писать картины. Впрочем, стоит надеяться, что, если я рано или поздно вылечусь, в какой-то мере меня вылечит работа, укрепляющая волю и поэтому умеряющая приступы умственной слабости.