Читать книгу - "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Ян Борисович Гамарник, возглавлявший Дальревком с 1923 года, защищал целостность и автономию Дальнего Востока как отдельного региона. В мае 1925 года, когда японцы вывели войска с Северного Сахалина, Гамарник обратился к московскому руководству с просьбой сохранить широкую компетенцию Дальревкома. Он объяснял необходимость «автономии» в финансовых и хозяйственных вопросах особенностями отдаленного региона, который оставался для Москвы «неизвестной землей», эффективностью самостоятельной финансовой политики, которая позволила Дальнему Востоку жить на собственные средства, в то время как при царизме он их поглощал, и важностью экономических связей с соседними странами: все эти аргументы восходили к позднеимперскому дальневосточному регионализму. Но московское руководство отвергло его просьбы, и 4 января 1926 года Дальневосточная область была преобразована в неавтономный Дальневосточный край^[1025].

Новые большевики-«регионалисты» были активными сторонниками не только российского национализма в государственническом и оборонческом смысле, но и русского этнического национализма. 17 марта 1926 года, выступая с докладом на Первом съезде Советов Дальневосточного края, Гамарник подвел итог процессу воссоединения российского Дальнего Востока с Россией, заявив, что Дальревком спас его от превращения в колонию империалистов, и подчеркнув необходимость продолжения русской переселенческой колонизации^[1026].

Националистическое руководство Дальревкома было совершенно не склонно поддерживать претензии национальных меньшинств. В марте 1923 года Дальбюро предложило создание неавтономной Бурят-Монгольской губернии, обосновав это тем, что дальневосточную бурят-монгольскую автономию нельзя объединить с аналогичной автономией к западу от Байкала из-за особых условий Дальнего Востока. Но московское руководство поддержало бурятских большевиков, и 30 мая 1923 года ВЦИК объединил две бурят-монгольские области в одну АССР. Кроме того, Москва поручила пришлому большевику, Михаилу Павловичу Серафимову, принявшему участие в демаркации границ в Средней Азии, начертить границы новой республики. Но даже после этого решения Дальбюро продолжало протестовать. Как сообщил Серафимов в своем докладе ЦК от 12 декабря 1923 года, Дальбюро даже назвало бурят «аннексионистами» и «захватчиками» в партийном органе. Серафимов заключил, что русские большевики Дальнего Востока продолжают следовать старому великодержавному национализму^[1027].

Дальневосточным украинцам в автономии было отказано. Более того, в конце ноября 1922 года были арестованы многие их лидеры, в том числе члены Дальневосточного секретариата под руководством Юрия Кузьмича Глушко. 5–13 января 1924 года в Чите состоялся суд над Глушко, Петром Ивановичем Горовым и другими активистами. Суд под председательством Евгения Михайловича Матвеева обвинил их в ведении переговоров с Семёновым и его союзниками в Даурии и Гродеково в октябре 1920 года и в других антисоветских действиях. Хотя некоторые обвинения были сняты, Горового, Глушко и несколько других активистов приговорили к тюремному заключению. Дальневосточные власти не признавали украинцев национальным меньшинством в регионе, но на протяжении 1920-х годов вопрос об этом поднимался несколько раз. В 1926 году дальневосточные власти, занимавшиеся образованием, отказались следовать директиве из Москвы и воссоздавать украинские школы, назвав их «искусственными». Положение удалось изменить лишь после инспекционных поездок из Украинской ССР, занимавшихся изучением положения украинских переселенцев в конце 1920-х годов. Под давлением Москвы в регионе в 1931–1932 годах проходила политика украинизации. 26 января 1931 года краевое партийное руководство решило, что языковой барьер препятствует коллективизации, и стало распространять газеты и литературу на украинском языке, а также создавать украиноязычные школы в нескольких украинских национальных районах на территории бывших Приморской и Амурской областей. Благовещенск и Спасск стали центрами образования на украинском языке. Но эта политика долго не продлилась. По решению Сталина 15 декабря 1932 года ЦК прекратил украинизацию на советском Дальнем Востоке, а все украинские организации в РСФСР были ликвидированы^[1028].

Уступки украинцам, пусть небольшие и непродолжительные, были связаны с новыми попытками переселенческой колонизации Дальнего Востока европейцами. В рамках этой программы была создана и еврейская автономия. В 1928 году Комитет по земельному устройству трудящихся евреев получил земли в Дальневосточном крае, и 20 августа 1930 года там был создан Биробиджанский национальный район. 7 мая 1934 года этот район, находившийся в юго-восточной части бывшей Амурской области, был преобразован в Автономную Еврейскую национальную область. По словам Роберта Вейнберга, создание этой области должно было защитить приграничную территорию от возможных притязаний Японии и Китая и ограничить еврейский национализм в европейской части СССР, но область оказалась непопулярной среди советских евреев^[1029].

Решение властей поддержать заселение российского Дальнего Востока европейцами стало препятствием на пути создания корейской автономии. Корейцы оставались одной из самых многочисленных групп населения в регионе и, таким образом, имели право на территориальную автономию. В 1923 году в одной только Приморской губернии насчитывалось 124 тысячи корейцев, из которых лишь 33 765 были советскими гражданами^[1030]. На протяжении 1920-х годов корейские активисты неоднократно поднимали вопрос о создании корейской автономной области. В своем докладе Наркомнацу от 26 декабря 1922 года Хан Мен Ше из Иркутской группы предложил создать территориальную национально-культурную корейскую автономию под руководством Корейской коммунистической партии (которой на тот момент фактически не существовало). Одной из целей автономии он назвал борьбу с японским шпионажем. 21 февраля 1923 года Войтинский предложил создать институт корейских уполномоченных при властях Приморской губернии и ее уездов. Новые чиновники призваны были смягчить злоупотребления российских властей в отношении корейцев на фоне обсуждения вопроса об автономии. 15 мая 1923 года в записке в ИККИ Хан Мен Ше уточнил границы предполагаемой корейской автономной области. Она должна была включать в себя Посьетский, Сучанский и Суйфунский районы на юге Приморской губернии, а центром ее должен был стать Владивосток (который при этом не являлся частью планируемой автономии). Подобно бурятским активистам, Хан Мен Ше подчеркивал, что корейская автономия будет иметь не только экономическое и культурное значение, но окажет и произведет огромный пропагандистский эффект, облегчив работу Коминтерна в Восточной Азии^[1031].