Читать книгу - "Дальневосточная республика. От идеи до ликвидации - Иван Саблин"

Но Корейский национальный съезд, проходивший в Шанхае с января по июнь 1923 года при поддержке Коминтерна, не смог объединить корейских революционеров и создать единый фронт против японского империализма. Тем не менее 4 августа 1923 года Георгий Иванович Сафаров, представитель ИККИ, в то время курировавший азиатскую политику Коминтерна, посоветовал Корейскому бюро сосредоточить свои усилия на создании национальной партии в Корее. 10 октября 1923 года в рамках этого подхода Корейское бюро провело переговоры с Кимом Гюсиком и другими делегатами националистического Комитета народных представителей во Владивостоке о создании в Корее революционной национальной партии. Но члены Корейского бюро снова разделились на прежние фракции. В декабре 1923 года Ли Дон Хви отказался продолжать работу в Корейском бюро. Представитель ИККИ Катаяма не смог примирить корейские фракции. Хотя ИККИ продолжал поддерживать тактику национального фронта и даже планировал созыв съезда корейских коммунистов во Владивостоке, вопрос корейской революции отступил на второй план перед традиционной внешней политикой, и в 1924 году члены Комитета народных представителей были вынуждены покинуть территорию Советского Союза из-за переговоров Москвы и Токио^[1017].

Транснациональная деятельность мешала и сближению с Пекином. 25 октября 1922 года, до воссоединения ДВР и РСФСР, Дальбюро решило провести военную демонстрацию на китайской границе и предложило использовать русско-китайские партизанские отряды на китайской территории для давления на китайские власти с целью добиться выдачи белых эмигрантов. Опираясь на националистическую и интернационалистскую риторику, читинские большевики намеревались установить экономический и политический контроль над зоной отчуждения КВЖД, добившись поддержки живущих там русских либералов и подтолкнув местных рабочих к формированию совета с участием китайского населения. Если бы читинские операции в зоне отчуждения КВЖД привели к более масштабному конфликту, НРА должна была перейти границу с Китаем для преследования антибольшевистских отрядов^[1018]. Хотя, вероятно, читинское правительство склонялось к агрессивной политике в зоне отчуждения КВЖД в силу того же самого великодержавного российского национализма, к которому апеллировал Иоффе на Чанчуньской конференции, необходимо заметить, что Иоффе все же выступал против каких-либо антикитайских действий, в том числе против независимости Монголии, пытаясь улучшить отношения с Сунь Ятсеном и У Пэйфу. 6 декабря 1922 года Сунь Ятсен писал Ленину, уговаривая его не оккупировать Северную Маньчжурию, что означало бы возвращение к империалистической политике старой России^[1019].

В 1924 году Ленин умер, и в последующие годы (с 1924 по 1926) большевики – «российские националисты» сумели одержать верх над «транснационалистами» левой оппозиции, сформулировав концепцию «социализма в одной стране» и переопределив интернационализм как необходимость защищать советское государство. В большевистской политике в Восточной Азии националистические тенденции возобладали уже в 1922 году, и после схожих изменений в политике Москвы были заключены соглашения с Китаем и Японией. 31 мая 1924 года Карахан и Гу Вэйцзюнь (Веллингтон Ку) подписали в Пекине советско-китайское соглашение, согласно которому СССР признал Внешнюю Монголию неотъемлемой частью Китая. Стороны также обязались воздержаться от пропаганды против политических и социальных систем друг друга. КВЖД была признана совместным советско-китайским предприятием^[1020]. 3 января 1925 года Политбюро приняло японские условия, согласившись воздержаться от пропаганды, и 27 марта 1925 года Карахан и японский представитель в Китае Ёсидзава Кэнкити подписали советско-японскую конвенцию и протокол. СССР предоставил Японии концессию на 50 % всей нефти Северного Сахалина^[1021].

После соглашений с Китаем и Японией число иностранных концессий на российском Дальнем Востоке выросло. В 1926 году, когда в Советском Союзе действовало рекордное число концессий (103), на Дальнем Востоке было семь только японских концессий (на добычу угля, нефти, газа и других минеральных ресурсов). Хотя концессия фирмы «Синклер» была аннулирована, а Джозеф Чарльз Винт приостановил работы в 1926 году, за три года до окончания срока концессионного договора (1929 г.), в регионе также действовали британские «Тетюхе майнинг корпорейшн» (Tetiukhe Mining Corporation) с участием Б. Ю. Бринера и «Приамур майнинг энд индастриал сосайети» (Priamur Mining and Industrial Society), а также китайская Эгершельдская биржа. Большинство концессий оказались не особенно выгодными для СССР. Например, «Тетюхе» вела все дела через Чосон-банк. Японские компании предпочитали нанимать японскую рабочую силу, превышая прописанные в договорах квоты. Все это стало одной из причин приостановки большинства концессий в 1930-е годы; другой причиной стала масштабная перестройка советской экономики после отмены НЭПа в 1928 году. Но японские концессии на Северном Сахалине дожили до 1940-х годов и официально прекратили свое действие только 30 марта 1944 года. Таким образом, несмотря на вооруженные конфликты между СССР и Японией на корейской границе в 1938 году и в Монголии в 1939 году, российский Дальний Восток продолжал быть частью японской экономики^[1022].

До 1925 года особый статус российского Дальнего Востока был отчасти обусловлен продолжавшейся японской оккупацией Северного Сахалина, но руководство Дальревкома искало и другие причины отсрочить полную интеграцию Дальнего Востока в РСФСР. Кобозев, первый председатель Дальревкома, указывал на недостаточно высокий уровень поддержки большевиков среди дальневосточного населения, по большей части крестьянского, и на «отсталость» Дальнего Востока по сравнению с другими регионами Северной Азии. Хотя Кобозев, по его словам, был сторонником самых жестких методов пролетарской диктатуры как средства развития «колонии», он фактически подтверждал регионалистский тезис о том, что российский Дальний Восток отличается от остальной страны^[1023]. Радикализм Кобозева не нашел поддержки в партии, и он вскоре был отозван. Вопреки его предложениям, Дальневосточная область, к которой в 1922 году присоединили Камчатскую губернию и от которой в 1923 году отделили новосформированную Бурят-Монгольскую АССР, сохранила некоторые элементы более либерального экономического устройства бывшей ДВР, например Дальневосточный банк^[1024].