Читать книгу - "Кланы Америки. Опыт геополитической оперативной аналитики - Константин Черемных"

Соблазненная «розами» и «апельсинами» постсоветская территория, где за копейки торгуют месторождениями и индустриальными активами, — самый явный, но не самый главный регион противоборства американских кланов. Ближний Восток, Балканы, несостоятельные и удобные для контрабандных операций африканские страны и особенно узкие перешейки в точках схождения континентов, будь то Синай или Сеута — куда более значимая арена игры. Главный же регион клановой конкуренции, как уже упоминалось, располагается в Южной и Центральной Азии, где расклад сил в Афганистане является не индикатором, а наоборот, определяющим фактором кланового влияния, что характеризует не столько американскую политику, сколько современное состояние мировой экономики, столь крепко «севшей на иглу», что наркодоходы стали официально включаться в показатели ВВП в европейских странах. Впрочем, лишь их малая доля — доходы от сбыта готовой продукции в отдельной стране, в то время как капитал в этой сфере формируется из фантастической разницы между себестоимостью и ценой конечного продукта.

В Афганистане советниками Дэвида Петреуса были Фредерик Каган, родной брат Роберта и «чистый» неоконсерватор, и его супруга Кимберли. Давая Петреусу советы в период, когда он возглавлял объединенный контингент (ISAF), Фредерик и Кимберли особо настаивали на изничтожении радикальной группировки Хаккани, в этом был особый «пунктик» супругов. Столь же избирательно придирчива г-жа Каган была к сирийским оппозиционерам — так, ее не устраивал, например, глава Свободной сирийской армии Салим Идрис, что в итоге и привело к его капитуляции перед превосходящими силами «Джабхат ан-Нусры», а позже ИГИЛ.

Группировка Хаккани, чуждая наставникам Петреуса, вскоре после его отставки с поста главы ЦРУ стала считаться «договороспособной». В январе 2013 года ее представителей пригласили на конференцию в Париж, а два с половиной года спустя представитель семейства Хаккани официально стал одним из двух первых заместителей амира афганского «Талибана».

События вокруг «Талибана» летом и осенью 2015 года и стали главными импульсами в политическом выборе Белого дома. Не впервые: прямое влияние афганских раскладов на элиты США проявилось, как мы помним, летом-осенью 2001 года. В современной ситуации вопрос о контроле над Афганистаном и над прибылью системообразующей отрасли его экономики не решается и не может решаться вне контекста дипломатии с Китаем. С одной стороны, американская экономика, как уже было сказано, все больше зависит от китайской. С другой стороны, растущий оппонент все более настойчиво требует от американской стороны разобраться со своими протеже в наркорегионе, чтобы они не мешали инфраструктурным проектам. Если даже США не «почешутся» сами, то свято место пусто не бывает: Китай мобилизует и другие страны региона, например Великобританию, коль скоро Лондон хорошо знает этот регион со времен знаменитой «Большой игры» конца XIX — начала XX веков.

Хлопоты об удовлетворении китайских запросов начались в Вашингтоне в преддверии визита Си Цзиньпина. К тому же визит был уже назначен, а по проекту Транстихоокеанского партнерства консенсуса достичь так и не удалось. Находясь в заведомо более слабом положении, Белый дом должен был хотя бы продемонстрировать свою способность управлять афганскими элитами, притом без ущерба для профильного афганского бизнеса.

У команды Байдена-Керри после заключения иранской сделки были в руках козыри, о которых Клинтон и ее клевреты могли только мечтать. Первым же направлением азиатской дипломатии, которым занялся М.Д. Зариф после соглашения в Вене, было индийское. Речь шла о совместном (индо-иранском) развитии порта Чабахар на иранском побережье и одновременно — о строительстве подводного ирано-омано-индийского газопровода. Это была альтернатива китайско-пакистанскому порту Гвадар в том же устье Оманского залива. С одной стороны, эти проекты связывали Индию и Иран с Афганистаном, создавая альтернативу транзиту через китайско-пакистанский порт. С другой стороны, они не мешали Китаю прокладывать свой инфраструктурный коридор: да ради Бога, ваш коридор — сам по себе, а наш транзит — сам по себе.

Нетерпеливый реформаторский Тегеран между тем развивал региональную дипломатию, раздавая авансы соседям по Средней Азии и Ближнему Востоку одновременно. В возрождение проекта «Северного коридора», обсуждавшегося еще при Хаттами, вовлекались Россия, Казахстан, соседний Туркменистан, страны Закавказья. Нарендра Моди, совершив блицтурне по Средней Азии, подтвердил готовность к партнерству как в нефтяных, так и в портовых проектах. И разумеется, эта активность Индии отозвалась ревностью в Исламабаде, особенно после решения Кабула повысить тарифы на пакистанские перевозки. В свою очередь, предложение Туркменистану с иранской стороны — о транзите газа на юг — обессмысливало как фантом ТАПИ, так и фантом Транскаспийского газопровода, что нервировало уже европейскую бюрократию.

Этими импульсами недовольства вознамерилась воспользоваться команда Клинтон, решив доказать, что ей и только ей под силу организовать переговоры между Китаем, Пакистаном, Афганистаном и талибами. По совпадению встреча в четырехстороннем формате была приурочена как раз к тому дню, когда в Китай должен был прибыть с назначенным визитом президент Турции. Ценой вопроса были не только интересы в Афганистане, но и контроль над Исламабадом, ведь проект индо-иранского блока, по существу, толкал Пакистан в объятия Китая.

По существу, два клана соревновались в том, кто принесет «в клюве» в Белый дом более выгодную сделку, которую можно выдать за политический успех Америки. Но чтобы сдвинуть с места уже начатый, но застывший после двух раундов четырехсторонний диалог, посланники от талибов должны были иметь статус, осененный бесспорным для всего этого сообщества авторитетом. Этот авторитет был в буквальном смысле поднят из гроба и приставлен к микрофону. К талибам обращался с того света якобы живой и здоровый мулла Омар. И президент Гани, податливый выпускник клинтоновских политтехнологов, подтвердил аутентичность этого обращения.

Авантюра с оживлением муллы Омара завершилась полным конфузом. Сначала обман заподозрили пакистанские газетчики, затем группа афганских радикалов, решившая сообщить о том, что муллы Омара давно нет на свете, только для того, чтобы возложить ответственность за его смерть на его заместителя муллу Ахтара Мансура, враждовавшего с их собственным авторитетом — муллой Дадуллой. И наконец, тленность Омара признали и некоторые его родственники, и глава Минбезопасности Афганистана. После чего Гани, чувствуя, что запахло жареным, срочно отбыл в Берлин для лечения старой спортивной травмы.

Фактически игру попортили радикалы-сунниты из бывшего «фронта Дадуллы», известные особой ненавистью не только к шиитам, но и к индусам; вскоре эта маленькая, но громкая группировка присягнула ИГИЛ. «Ход мыслей» этой группировки удивительно совпал с ходом мыслей лоббистов Lockheed: Эрдоган собирался в Китай для обсуждения сделки по модернизации системы ПВО, в тендере Lockheed конкурировал с китайцами. Ради срыва этого визита в Турции с подачи правозащитников-юристов из Таиланда была поднята тема притеснения уйгуров, с серией уйгурских протестных акций в турецких городах и нападениями на китайцев или по ошибке на корейцев. Си Цзиньпин разгадал и замысел, и его источник и принял Эрдогана без обид.