Читать книгу - "Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон"

Длинношеий принялся раздумывать над словами Лозен. Он покачивал ногой — это значило, что слова женщины привели его в смятение.

— Не нравится мне эта идея, — наконец изрек он. — Выследим лейтенанта и убьем его по старинке, как уже убивали других.

Лозен хотелось сказать, что лейтенант умен и его просто так не застанешь врасплох. Ей хотелось сказать, что слишком много воинов сложили головы, сражаясь по старинке. Ей хотелось сказать, что духи велели ей искать мира с бледнолицыми. Однако она промолчала. Длинношеий редко прислушивался к чужому мнению, и уж тем более к мнению женщины.

Вернувшись в свое стойбище, Лозен обнаружила, что у костра на привычном месте сидит Викторио. Рядом суетились Текучая Вода, Ветка Кукурузы, Третья Жена и Дочь.

Уа-син-тон сидел, опершись локтем на колено Викторио, будто желая удержать отца, если тот вдруг решит снова надолго уехать.

— Если мы станем лагерем поближе к форту в Теплых Ключах, — говорил Викторио, — представитель бледнолицых обещает нам безопасность. Нам дадут еду и одеяла. Он лишь ждет согласия Великого Отца из Уа-син-тона. Согласия отдать нам землю, которая и без того наша.

Текучая Вода положила руку на плечо мужа и повернулась к Лозен:

— Сестра, мы возвращаемся домой.

ГЛАВА 45

РАННИЕ ПТАШКИ

Порой Рафи начинал ломать голову, отчего в Аризоне жарче и больше пыли, чем в Нью-Мексико, буквально под боком. Подходил к концу апрель 1871 года. Было утро, и хотя солнце еще толком не успело подняться над горными вершинами, атмосфера уже начала напоминать адское пекло. Пачи, тяжело дыша, лежала в тени фургона Джозефа Фелмера, а Рыжий жевал сено в загоне. Гнедой мерин, которого Рафи собирался взять вместо Рыжего, уже был оседлан и спокойно пасся рядом.

Фелмер нажал на педаль точила, приведя тяжелое колесо в движение. Затем он поднес к нему клинок Рафи. Полетели искры, словно мошки кусая обнаженные предплечья кузнеца.

— Из-за этой жары мы все тут стали ранними пташками, верно я говорю? — Судя по говору с едва заметным немецким акцентом, Фелмер много времени провел среди старателей. Прикоснувшись подушечкой пальца к лезвию, он кивнул, после чего еще несколько раз легонько провел клинком по точилу.

Помимо основной профессии, Фелмер прекрасно разбирался в лошадях и умел с ними обращаться. Среди его угодий имелся луг у реки, поросший сочной травой высотой до пояса, и кузнец не имел ничего против того, чтобы там пасся старый боевой товарищ Рафи. Коллинз решил, что если уж кто и сможет уберечь Рыжего от конокрадов-апачей, то это Джозеф Фелмер.

Кузнец женился на индианке из небольшого племени апачей-аравайпа и бегло разговаривал на их наречии. Его супруга, которую Джозеф называл Мэри, владела английским плохо, и ее словарный запас в основном ограничивался терминами, так или иначе связанными с кулинарией, зато она прекрасно готовила тушеное мясо с картошкой и морковью. Более того, Рафи никогда прежде не видел, чтобы женщина-апач вела «белую» жизнь в самом широком смысле этого слова. Всякий раз Коллинз озадаченно замирал, когда видел индианку в корсаже, пышных юбках и с черепаховыми гребнями, скреплявшими ее густые шелковистые волосы цвета воронова крыла.

Мэри уехала вчера рано утром, оставив мужу и Рафи немного тушеного мяса. Она отправилась проведать своего дядю, старого вождя по имени Эскиминзин[100], а заодно и остальных родственников, стоявших лагерем километрах в пяти от военной заставы.

Когда судьба приводила Рафи в небольшое аризонское поселение, представлявшее собой горстку полуразвалившихся хижин и именовавшееся Кэмп-Грант, он обычно останавливался у Джо и Мэри Фелмер. Ему нравилось сидеть за кухонным столом и наслаждаться дивными ароматами разных вкусностей. Он обожал слушать, как Джо и Мэри негромко переговариваются друг с другом на мелодичном гортанном наречии ее племени. Коллинзу всегда казалось, что, общаясь на языке апачей или навахо, люди делятся друг с другом какими-то тайнами.

Мэри Фелмер напоминала Рафи о его возлюбленной навахо и времени, которое они прожили вместе. Порой, глядя на Мэри, он невольно гадал, удастся ли ему когда-нибудь встретить ту, что сравнится с женой Джо или той единственной, что давно уже была в могиле. И если в такие моменты ему в голову приходили мысли о Лозен, он гнал их прочь. Лозен принадлежала к чирикауа, которые очень сильно отличались нравом от кротких аравайпа. Впрочем, даже если допустить, что чирикауа могут быть миролюбивы, Рафи все равно понимал, что на Лозен не наденешь фартук и не заставишь ее носиться по кухне. Да если подумать, он и сам того не захочет.

И все же как было бы здорово, если бы все люди были такими славными, как Фелмеры. А что, если Лозен согласится возить с ним, с Рафи, грузы? Она прекрасно разбирается в лошадях, да и в мулах, скорее всего, тоже. Ну а если она чего-нибудь не знает или не умеет, она в один миг выучится и усвоит новое — в этом Рафи нисколько не сомневался. На несколько коротких мгновений он позволил себе погрузиться в сладкие грезы. Он едет в фургоне вместе с Лозен. С подругой. С помощницей. С любимой. Коллинз покачал головой. Каким же придурком надо быть, чтоб об эдаком мечтать?

Рафи помог Джо загрузить в фургон переносной кузнечный горн. Затем, забравшись туда сам, втянул внутрь небольшую наковальню и прочие инструменты, которые передал ему Фел-мер: Джо направлялся в Кэмп-Грант — он ездил туда каждую неделю подковывать коней. Лейтенант Говард Кашинг[101] и его солдаты из Третьего кавалерийского полка не давали Фелме-ру скучать без работы. Кашинг тоже не сидел сложа руки: он либо охотился на апачей, либо готовился к очередной операции против них.

Мэри называла Джо прозвищем, которые апачи давали всем кузнецам: Пэш-Чидин, что значило «дух железа» или «демон железа». В Фелмере и впрямь присутствовало что-то демоническое. Высокий, жилистый, черноволосый, со сросшимися бровями, грозовой тучей нависающими над крючковатым носом, Джо вдобавок ко всему являлся обладателем густых усов. В черных его глазах полыхало пламя, столь же жаркое, сколь и в горниле его печи.

Всякий раз, когда заходила речь о его прошлом, кузнец излагал новую версию. Рафи знал, что Фелмер немец, но сам кузнец называл себя то русским, то поляком, то турком и вдобавок ко всему представлялся теософом, уверяя при этом, что дружит с Еленой Петровной Блаватской[102]. Мадам Блаватская считала себя избранницей некоего «великого духовного начала» и носительницей учения восточных мудрецов, храни>елей сокровенных знаний. Фелмер пытался растолковать суть