Читать книгу - "Новые миры взамен старых - Ирина Владимировна Скарятина"

удобно разложенными противогазами и ручными гранатами; свежевыкрашенная и сияющая тяжёлая артиллерия, каждый экземпляр которой был снабжён используемыми снарядами и порохом; миниатюрные макеты санитарных поездов с белоснежными операционными и безукоризненно чистые пункты первой помощи; планы и фотографии различных войн, в которых участвовали немцы, но в основном 1870-го года и Мировой; графически изображённая Ютландская битва36 с названиями всех кораблей, их курсами и каждым шагом, предпринятым Джеллико, Битти и Шеером; а ещё модели дирижаблей, подводных лодок, самолётов и цеппелинов – всё было доведено до совершенства, всё находилось на своих местах.

Экспонаты, касавшиеся врагов-французов, неизменно занимали самые видные позиции, за ними в порядке убывания важности следовали относившиеся к русским, британским и итальянским недругам. Французские 75-миллиметровые пушки, французские миномёты, французские пулемёты, французские мундиры, каски и сабли были выставлены практически в каждом музее. Кроме того, там были диорамы в натуральную величину, и перед одной из них, изображавшей сцену франко-прусской войны, мы увидели маленького мальчика, который яростно плюнул в восковую фигуру французского солдата и дёрнул его за длинные усы.

В одном из музеев висел лозунг, написанный пылающими буквами и гласивший: "Каждый хороший немец рождён, чтобы с гордостью умереть за своё Отечество", – и высокий молодой "чернорубашечник" пришёл от него в такой восторг, что громогласно воскликнул: "Ах, эти выставки великолепны. Хайль Гитлер! Он понимает. Он знает, что старый немецкий героический дух не умер. Камера́ден37, он силён как никогда, и мы ещё покажем это миру".

"Да, мы им покажем", – отозвались эхом, словно хор в опере, его товарищи, и толпа вокруг восторженно завопила: "Хайль Гитлер!"

Но среди этого скопища юных немцев мы часто встречали встревоженных мужчин средних лет, чья гражданская одежда не могла скрыть того, что они, несомненно, являлись ветеранами Великой войны. Они тихо бродили по залу, разглядывая экспонаты с характерным затравленным выражением в глазах, будто видели сквозь них прошлое, которое не имело с этими музейными вещами ничего общего.

Один из них, склонившись над рельефной картой, медленно и старательно обводил указательным пальцем в воздухе очертания траншеи, которая, вероятно, была ему слишком хорошо знакома. Другие стояли небольшими группами и перешёптывались, и лишь немногие говорили звонко, намеренно привлекая к себе внимание, рассказывая военные анекдоты, в которых они сами принимали активное участие. Седовласый господин неподвижно стоял перед "Большой Бертой"38, как бы разглядывая её и в то же время каким-то образом всматриваясь сквозь этого исполинского носителя смерти, – его зрачки были расширены, щёки раскраснелись, губы шевелились. Изредка болезненная судорога сводила его лицо, и вся его фигура содрогалась, будто волны чудовищного взрыва безжалостно сотрясали её и терзали каждый нерв его тела.

И эти фигуры из прошлого с неожиданной ясностью напомнили и мне о полях битв с их ужасом, их страшными страданиями, их невозможными, невыразимыми, дьявольскими муками. Да, я снова была там, на залитой кровью, усеянной искорёженными телами и ошмётками людей земле, вибрировавшей от грохота далёких орудий и отвечавшей бесчисленными стонами и визгами, возносившимися к небесам. В промежутках между боями передовой отряд Красного Креста выполнял свою мрачную работу. Затем санитары, поднимая изувеченные тела, клали их на носилки и относили в пункты первой помощи, ещё сильнее пропитанные кровью, чем поле битвы, и наполненные нескончаемыми криками раненых и жутким бульканьем и удушьем умиравших. Кровь, кровь повсюду, её вид, её запах, её липкость, врачи, медсёстры и санитары, покрытые ею; ампутированные пальцы, кисти и целые руки, ступни, голени и прочие лежащие на земле куски плоти; трупы, выложенные рядами, над которыми поют священники, тихими и скорбными голосами молясь об их вечном упокоении.

Отдых – вот в чём нуждался каждый. Мёртвые уже его получили, живые же за него умирали. Ни один человек не мог долго выносить кошмар этого ада, и снова и снова отряды Красного Креста по оказанию первой помощи на линии фронта возвращались для отдыха в тыл, а их сменяли свежие силы …

"И это случится опять, скоро, очень скоро, – казалось, кричало всё в таких музеях. – Просто посмотрите вокруг на этих мальчиков, на этих детей. Для них война прекрасна – великолепное приключение с маршами в сверкающих мундирах под звуки зажигательных песен. Они не верят тем, кто всё это уже прошёл. Они не будут их слушать".

Во время нашего пребывания в Берлине я встретила двух своих старых друзей, принадлежавших к очень разным социальным слоям. Одна из них была подругой моих детских забав, вышедшей замуж за немецкого барона, другой – старым слугой, верой и правдой служившим нашей семье вплоть до самой Мировой войны, когда вследствие того, что он был немцем, ему пришлось спешно покинуть Россию и вернуться в своё Отечество. Ему очень не хотелось уезжать, и мы сделали всё возможное, дабы доказать российским властям, что он совершенно безвреден. Однако нет, после двадцати лет мирной и полезной жизни его внезапно объявили "опасным врагом" и выслали с великими и абсурдными предосторожностями, словно он был личным другом кайзера или, того хуже, шпионом.

Моя дружба с Сандрой началась, когда нам обеим было по четыре года, в Санкт-Петербурге (её отец был тогда иностранным дипломатом, аккредитованным при российском дворе). Мы вместе играли всё детство, вместе выросли, примерно в одно и то же время вышли в свет, а затем и замуж, но только она уехала жить к своему барону в Германию, а я осталась дома, в России. Временами, хотя и редко, мы встречались снова, пока в конце концов война и революция не разлучили нас на годы. И теперь, после долгой разлуки, мы опять были вместе, пусть всего лишь на несколько часов, и попытались рассказать друг другу обо всём, что случилось с нами с тех пор, как мы общались в последний раз. Вскоре, конечно же, я спросила её, по нраву ли ей новая Германия при Гитлере.

"О, я ненавижу его, эту напыщенную маленькую креветку! – воскликнула она. – Он выглядит таким нелепым, смешным, как карикатура на вашего Чарли Чаплина, и всё-таки он зловещий, он пугает меня, правда пугает. Сначала я думала, что он совершит для Германии великие дела, однако после этих убийств он будто снял улыбающуюся маску и показал нам ужасающее рыло. Я не могу понять, почему никто этого не видит. Его последователи словно живут в раю для тупиц. Какой смысл что-то делать для него, быть верным, исполнять его прихоти, если в награду он убивает своих лучших друзей? Но когда кто-то говорит такое,