Читать книгу - "Алиенора Аквитанская. Непокорная королева - Жан Флори"

Получившая обоснование в работах таких авторитетов, как Р. Лежен, Р. Беццола и М. Д. Ледже^[797], гипотеза о покровительстве Алиеноры, окружавшей себя в Пуатье большим двором, куда входили просвещенные люди, трубадуры, поэты и писатели, долгое время царила в историографии. Это положение оказывало воздействие практически на всех биографов королевы, видевших в ней вдохновительницу Бернарта де Вентадорна и Джауфре Рюделя, королеву «суда любви», причину возрастающего благоволения к куртуазной литературе на Западе.

Сегодня яростной критике подвергаются два аспекта этой гипотезы. С одной стороны, ученые стремятся в значительной степени переоценить роль короля Генриха II в литературном патронаже двора Плантагенетов (в частности, его отношение к историографическим произведениям на старофранцузском языке, политический и идеологический подтекст которых очевиден^[798]), тем самым преуменьшая роль Алиеноры, которая, казалось бы, оказывала действенную поддержку скорее англонормандской литературе, нежели трубадурам Юга^[799]. С другой стороны, под сомнение попадает вопрос о литературном покровительстве четы Плантагенетов, как короля, так и королевы, на котором в свое время горячо (возможно, даже слишком горячо) настаивали^[800]; особое внимание в этом случае уделено покровительству, оказанному в целях политической пропаганды. Для этого, считает С. М. Чинголани, необходимы были два условия: повсеместное распространение послания, содержащегося в произведениях авторов (в частности, поэта Роберта Васа), и необходимость его распространения для Генриха II, которому нужно было укрепить собственное положение в своем новом королевстве Англии. Однако, продолжает С. Чинголани, в глазах баронов Нормандии, Анжу и Аквитании, как и в глазах английских баронов, титулы и положение Генриха II казались неоспоримыми. Следовательно, эти послания, считавшиеся пропагандистскими, не имели реального адресата.

Последнее критическое замечание кажется мне избыточным и малоубедительным, поскольку оно отождествляет идеологическую пропаганду Средневековья с современными рекламными методами. Исходя из данного постулата, мы должны допустить со стороны двора Плантагенетов настоящее прогнозирование «медиавоздействия» подобных произведений, превосходящее даже современные средства коммерческого перспективного анализа. Думаю, ни у кого не вызовет сомнения тот факт, что историографическая литература на латинском языке, получившая сильную поддержку двора Плантагенета, обладала реальной «пропагандистской» значимостью в широком смысле этого слова, несмотря на непринужденный тон хронистов и критические, порой довольно ядовитые замечания в адрес этого двора^[801]. То же самое, вероятно, можно сказать и об историографии, созданной на старофранцузском языке и представленной при англо-нормандском дворе произведениями Жоффруа Гаймара («История англов»), Роберта Васа («Роман о Роллоне»), Бенедикта де Сен-Мора («История нормандских герцогов») или Иордана Фантозма («Хроника»). В конечном счете целью этих рассказов было прославление англо-нормандской династии. Авторы воспевали ратные подвиги представителей этой ветви или же «отыскивали» их корни в прославленном роду греческих и троянских правителей или мифических королей (слывущих, однако, историческими личностями), которые могли бы снабдить Плантагенета предками, не уступавшими Карлу Великому или троянцам, к коим причисляли себя Капетинги. Положение это столь часто доказывали и иллюстрировали, что нет особой нужды пускаться в пространные объяснения^[802]. Вполне вероятно и то, что размах этой идеологической пропаганды показался королю Генриху II недостаточным, так как он лишил Васа возможности отредактировать его «Роман о Роллоне» и поручил Бенедикту де Сен-Мору завершить этот панегирик нормандским герцогам, к наследникам которых Генрих причислял и себя^[803].

Несмотря на свои крайности, эта радикальная критика, по меньшей мере, помогает ограничить понятие пропаганды, осуществляемой литературными источниками^[804]. Сегодня ученые допускают присутствие в литературных произведениях XII в. имплицитной похвалы, непрямой пропаганды, которая не исключает оговорок и критики^[805], но отнюдь не «медиакампании» на современный лад, предназначенной для того, чтобы сбыть какую-либо продукцию или обеспечить победу на выборах какому-либо кандидату.