Читать книгу - "Григорий Распутин - Алексей Варламов"

За «неславянофильские взгляды» и пацифизм сибирский странник получил резкую отповедь справа.

«Гр. Распутин, сколько мы можем судить по его органу "Дым Отечества", есть злейший враг святой Христовой Церкви, православной веры и Русского Государства. Мы не знаем, какое влияние имеет этот изменник Христовд учения на внешние дела России, но во время освободительной войны балканских христиан (в 1912 г.) с Турцией он выступил не за Христа, а за лже-пророка Магомета. <…> Он проповедует непротивление злу, советует русской дипломатии во всем уступать, вполне уверенный, как революционер, что упавший престиж России, отказ от ее вековых задач приведет наше отечество к разгрому и разложению. <…> Распутин не только сектант, плут и шарлатан, но в полном значении слова революционер, работающий над разрушением России. Он заботится не о славе и могуществе России, а об умалении ее достоинства, чести, о предательстве ее родных по духу братьев туркам и швабам, и готов приветствовать всякие несчастия, которые, вследствие измены наших предков завету, ниспосылаются Божественным Промыслом нашему отечеству. И этого врага Христовой истины некоторые его поклонники признают святым», – возмущался Н. Дурново в статье «Кто этот крестьянин Григорий Распутин», опубликованной в журнале «Отклики на жизнь», который издавал известный проповедник протоиерей В. И. Востоков.

Особенно интересен в этом отклике намек на распутинское «непротивление злу» – прямой отсыл к учению Льва Толстого, к которому (то есть к Толстому) Распутин относился, судя по некоторым свидетельствам, без ненависти.

«Заблудился (Толстой) в идее – виноваты епископы, мало ласкали», – писал он Илиодору, и логика его рассуждений просматривается здесь очень хорошо.

«– Но тогда, по-вашему, не нужно делать ничего, а только ждать; ни о чем не заботиться; и ни с чем не бороться. Ведь это проповедь толстовца-непротивленца… Вы знаете это учение? – спрашивал его корреспондент «Дыма Отечества».

– Слышал, но плохо знаю, – отвечал Распутин. – Я же не говорю: не противься злому, а говорю: не противься добру. Тягость и суета нашей жизни состоит в том, что мы противимся добру и не хотим его признавать. А ты оставь злое совсем в стороне, пусти его мимо, а укрепись около самого себя и когда сам окрепнешь, тогда осмотрись и помоги совершенствоваться другим. Не настаивай на совершенстве, но помоги – каждый хочет быть чище, радостнее; вот ты ему и помоги. Не настаивая, вот как Илиодор, – огня в нем много, рвения, а нет света и дуновения, как весной в поле с ароматом цветов – которым веет от истинных подвигов духовных».

Распутина пытались поймать на слове и обратить против него любую произнесенную им фразу, а он же, похоже, об осторожности не задумывался, да и вообще обращал на себя внимание независимостью своих суждений. К 1912—1913 годам это был человек, который ни под кого не подстраивался и обо всем имел свое мнение. С этим мнением можно было соглашаться или нет, но отрицать у Распутина наличие собственных, в том числе и политических, взглядов невозможно. А значит, собственной была и его политическая линия, и едва ли он был просто игрушкой в чьих-то руках, как считали многие из его современников.

Вместе с тем его взгляды не были чем-то застывшим и постоянно менялись. Настроенный, например, непримиримо к евреям в начале своей петербургской деятельности (вспомним еще раз: «Миленькаи папа и мама! Вот бес-то силу берет окаянный. А Дума ему служит: там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы Божьяго помазаннека долой»), Распутин с годами по отношению к евреям переменился. Речь об этом пойдет позднее, пока же отметим, что и для обвинений в «промусульманской» позиции, о чем с негодованием писала востоковская газета, опытный странник действительно некоторые основания давал:

«А, может быть, славяне не правы, а, может быть, им дано испытание?! Вот ты не знаешь их, а они высокомернее турок и нас ненавидят. Я ездил в Иерусалим, бывал на Старом Афоне – великий грех там от греков и живут они неправильно, не по-монашески. Но болгары еще хуже. Как они издевались над русскими, когда нас везли; они – ожесточенная нация, ощетинилось у них сердце; турки куда религиознее, вежливее и спокойнее. Вот видишь, как, а когда смотришь в газету – выходит по-иному. А я тебе говорю сущую правду».

Распутин, таким образом, предстает здесь своеобразным «исламофилом» в противовес славянофильству. Однако если смотреть на вещи глубже, то дело здесь не в симпатии к туркам, а в защите интересов Русского государства, которым, по мнению Распутина, излишняя ориентация на защиту общеславянского дела во внешней политике вредила.

«Наш Друг был всегда против войны и говорил, что Балканы не стоят того, чтобы весь мир из-за них воевал, и что Сербия окажется такой же неблагодарной, как и Болгария», – писала Государыня мужу в ноябре 1915 года, когда уже больше года шла Первая мировая война, в которую Россия в значительной степени вступила из-за стремления защитить общеславянские интересы, принеся в жертву интересы национальные.

В своих оценках южного славянства и роли России на Балканах Распутин был не одинок. Процитируем отрывок из работы С. Кремлева «Россия и Германия: стравить!», автор которой при всей спорности своего собственного труда ссылается на мнение весьма почтенных людей: «Еще в начале XX века А. Кони – современник русско-турецкой войны 1877—1878 годов – написал о том времени интересные воспоминания, где говорилось: "Братушки" оказывались, по общему единодушному мнению военных, "подлецами", а турки, напротив, "добрыми честными малыми", которые дрались как львы, в то время как освобождаемых братьев приходилось извлекать из кукурузы…»

А вот мнение Тарле (тут оно точно, поскольку его любимых англо-французов не задевает): «Крымская война, русско-турецкая война 1877—1878 годов и балканская политика России 1908—1914 годов – единая цепь актов, ни малейшего смысла не имевших с точки зрения экономических или иных повелительных интересов русского народа».

Не лишним будет привести и оценку русской восточной политики Генерального штаба генерал-майором Евгением Ивановичем Мартыновым: «Для Екатерины овладение проливами было целью, а покровительство балканским славянам – средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы на счет его возможно комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».

Может быть, Распутиным и не двигали именно такие глубоко осознанные и осмысленные государственнические мотивы, как Кони, Тарле или Мартыновым, и едва ли была у него какая-то программа или концепция, но инстинктивно он, несомненно, чувствовал нечто похожее. В Григории Ефимовиче вообще именно инстинкты были развиты сильнее всего. Любые инстинкты. Они его спасали, они и губили.