Читать книгу - "Боярыня Морозова - Владислав Бахревский"

– Старица Меланья – а ты ей в дому своем имя нарекла еси Александра – где она ныне? Потребу имеем до нее.

– По милости Божией, по молитвам родителей наших убогий сей дом врата держит открытыми, – отвечала боярыня. – Принимает и странников, и убогих рабов Христа Бога нашего. Были у нас и Сидоры, и Карпы, и Меланьи с Александрами. Ныне же нет никого.

Дьяк Илларион взял у Ксении подсвечник со свечой, отворил дверь в чулан. Увидел на постели женщину.

– Кто ты еси?

– Аз князь Петрова жена есмь Урусова.

Илларион отпрянул прочь: князь Петр Семенович у великого государя – крайчий. Таких людей лучше не задевать.

– Кто там? – спросил Иоаким.

– Княгиня Евдокия Прокопьевна, супруга князя Урусова, Петра Семеныча.

– Спроси ее, как крестится.

Дьяк передал подсвечник Ксении. Сказал:

– Мы посланы только к боярыне Федосье Прокопьевне.

– Меня слушай. Я аз царем послан, я аз и повелеваю ти: истяжи ю!

Что верно, то верно: чудовский архимандрит к великому государю в комнаты ходит. Вздохнул Илларион, снова взял подсвечник у Ксении, вступил в чулан.

– Смилуйся, княгиня! Такова служба. Изволь показать, как крестишься.

Приподнялась Евдокия Прокопьевна, левою рукой в одр оперлась, правую подняла и, глядя на свечу, сложила большой палец с малыми, а указательный с великосредним простерла к пламени.

– Сице аз верую.

– О Господи! – вырвалось у дьяка.

– Что?! – вопросил Иоаким, ноздри у него так и раздулись.

– Молится, как отцы-матери учили, – сказал Илларион.

– Толком говори!.. Заодно, что ли, с сестрицею?

– Заодно, стать.

Возликовал архимандрит: Алексею Михайловичу только услужи – не забудет.

– К царю поспешу. Он ведь с боярами в Грановитой палате ждет, с чем мы воротимся. Ты здесь будь! Смотри! Сбегут – не оберешься беды.

Царь ждал, не отпускал Думу. Начальник Посольского приказа Артамон Сергеевич докладывал о польских послах Яне Глинском и Павле Простовском. Послы в начале декабря будут в Москве, едут требовать возвращения Киева. Надо ждать хитрых речей о гетмане Многогрешном. Поляки признают: гетман с Войском польским – подданные его царского величества на годы перемирия, а как будет заключен мир – войско и гетман возвращаются в подданство короля.

Артамон Сергеевич ставил вопрос: как говорить с послами – уклончиво или прямо, чтоб и не зарились на казачество.

Дума думала, Алексей Михайлович лоб морщил, и тут вошел в палату чудовский архимандрит да прямо к великому государю, пошептал ему на ухо.

– Евдокия?! – удивился Алексей Михайлович. – Не помню, чтоб гнушалась нашей службой. Всегда смиренная, разумная.

– Княгиня в супротивстве уподобилась сестре, а ругается злейше, чем старшая. Распря и распря!

– Аще коли так, возьми и тую. – Глаза царя стали, как ртуть, тяжелые. – Пусть пых-то свой охладят! Всякая курица мне будет на царя кудахтать.

Коршуном налетел Иоаким на гнездо, отданное в его власть. Устроил сыск и допрос комнатных слуг, поварни, дворни. Всякая власть страшная, а когда царь брови сдвинул – вьюном крутись, коли жизнь дорога.

Дворня, сенные девушки, стряпухи, карлы, жившие на покое, – все перед архимандритом крестились, складывая три перста, читая молитву, двоили первую буквицу: Иисус, Иисус, Иисус!

Диакон Иоасаф показал Иоакиму на Ксению да на Анну. Они, как завороженные, держали подсвечники.

– Ваш черед исповедаться, – сказал служанкам Иоаким.

Сначала Ксения, потом и Анна положили на себя крестное знамение, как от праотцев заповедано.

– В сторонку станьте. Особь от людей, Богу и государю послушных! – сказал им архимандрит.

Тут из дворца Иван Глебович со службы вернулся.

Иоаким испытывать стольника посчитал неуместным. Обронил однако:

– Дом, бывший в великой почести, сосед государевым палатам, – хуже пепелища, коли на него пал гнев великого царя.

Боярыня, помертвелая, возлежала на пуховике, чуждая всему, что вокруг нее делалось. Иоаким встал над нею, как черная туча.

– Не умела жить покорно, прекословием себя тешила! Слушай же царское повеление: самодержец указал отгнати тебя от дома твоего. Полно тебе, враждой к тишайшему монарху упившейся, жити на высоте. Сниди долу. Довольно разлеживать на перинах, иди отсюда прочь! На солому!

Федосья Прокопьевна лежала бесчувственной колодой. Иоаким смутился – тащить придется рьяную супротивницу. Дьякон Иоасаф надоумил. Слуги посадили боярыню в кресло. Понесли из дому. Иван Глебович постоял-постоял, пошел следом. До среднего крыльца проводил. Поклонился спине материнской, наперед забежать, в глаза посмотреть… не посмел.

– Ах, Иванушка! – только и сказала княгиня Евдокия: ее приставы под руки вели.

Доставили сестер в подклеть, в людскую. Обеим возложили на ноги, на щиколотки, конские железа, цепями сковали.