Читать книгу - "Плач к Небесам - Энн Райс"

В течение нескольких недель Гвидо не поднимал вопрос опоявлении Тонио на сцене в женском платье.

Но, бывая тут и там по делам, связанным с работой, он всеболее убеждался, насколько это необходимо.

Он посетил театр Аржентино, поговорил с Руджерио обостальных певцах, которых следовало нанять для постановки, проинспектировалтехническое состояние сцены, остался вполне им доволен и, наконец, договорилсяо своем проценте с продаж партитуры оперы.

Между тем Тонио покупал для Паоло все вещи, которыемаленький флорентиец теоретически мог когда-нибудь надеть, начиная от расшитыхзолотом жилетов и заканчивая летними и зимними плащами (несмотря на то чтостояло лето), дюжинами платков, рубашками с венецианским кружевом, стольобожаемым Тонио, и марокканскими тапочками.

Тонио явно провоцировал Гвидо, но тот не находил времени,чтобы возмутиться. К тому же Тонио оказался превосходным учителем и не толькоразучивал с Паоло вокализы, но и занимался с ним латынью.

Густые каштановые волосы флорентийца были теперь аккуратноуложены, он одевался так, что в любой момент был готов к выходу, и по вечерам,при свете факелов, они посещали музеи. Лаокоон[36] приводилПаоло в ужас по тем же причинам, что и всех остальных: мальчик переживал из-затого, что этот человек и двое его сыновей, окруженные змеями, должны былипогибнуть одновременно.

Еще Тонио учил Паоло аристократическим манерам.

Каждое утро, раздвинув гранатовые шторы, они завтракаливтроем у одного из высоких окон, и Гвидо пришлось признать, что ему приятнопросто слушать болтовню этой парочки, тем более что его вовсе не призывалиприсоединиться к беседе. Он вообще любил, когда люди вокруг разговаривают: лишьбы они не заставляли вступать в разговор его самого.

Гвидо хватало бесед по вечерам. Благодаря графине, котораярегулярно ему писала, он проводил вечера на светских приемах и повсюдуинтересовался местными вкусами. Притворяясь несведущим, он слушал, как людиподробнейшим образом описывают ему последние оперы.

Прокладывая себе путь по громадным бальным залам, поднимаясьпо лестницам кардинальских дворцов и домов музыкантов-любителей, прибывшихиз-за границы, он изучал это многочисленное светское общество, бесконечно болееуверенное в себе и более критично настроенное к другим, чем все те, чтовстречались ему в прочих городах.

А чего еще, собственно, приходилось ждать? Ведь это был Рим,магнит для всей Европы. Рано или поздно все попадали сюда и оказывалисьвознесенными или униженными, принятыми или непонятыми, отторгнутыми и изгнанными.Здесь обитали целые землячества уроженцев других мест. И хотя сам Рим непроизводил на свет такого числа композиторов, как Неаполь в последнее время, аВенеция в прошлом, именно здесь создавались или рушились репутации.Замечательные певцы, снискавшие лавры на севере или на юге[37],могли быть освистаны в Риме, а знаменитых композиторов здесь порой буквальновыгоняли из театра.

Здешним жителям юг казался чудесным, но этого былонедостаточно, чтобы удержать их от возвращения в Рим. А над венецианцами онисмеялись, утверждая, что все происходящее оттуда есть не что иное, какбаркарола[38] — музыка гондольеров, и у них не было нималейшего сострадания к тем, чьи судьбы они разрушили в прошлом.

Иногда этот злобный снобизм очень раздражал Гвидо, особеннопотому, что он знал, что в последнее время именно Неаполь стал поставщикомталантов для всего мира, а венецианец Вивальди являлся одним из лучших композиторовЕвропы. Но Гвидо не бунтовал. Он приехал сюда для того, чтобы учиться.

И он был пленен этим городом.

Днем он шатался по кофейням, впитывал жизнь, бурлившую напроцветающей Виа Венето и узкой Виа Кондотти, и с интересом отмечал в толпемолодых кастратов, либо храбро одетых в роскошные женские платья, либоскрывающихся под обманчиво аскетическими черными одеяниями служителей церкви.Свежий цвет их лиц и прекрасные волосы привлекали к ним всеобщее внимание.

Захаживая в летние театры на постановки комических опер илидраматических представлений, Гвидо изучал поведение этих мальчиков на сцене ивсе больше приходил к выводу, что в Риме, больше чем в любом другом городе извиденных им, существует мода на евнухов и потребность в них.

Здесь церковь до сих пор не отменила запрет на выступлениеженщин на сцене — запрет, прежде висевший над театрами всей Европы. Поэтомуздешняя публика никогда не видела женщин в огнях рампы, никогда не быласвидетелем того, как волшебно расцветает женская плоть при звуках восторженныхкриков и аплодисментов тысяч людей, набившихся в темный зал.

Даже в балете женские партии исполняли танцовщики-мужчины.