Читать книгу - "Дневники княжон Романовых. Загубленные жизни - Хелен Раппапорт"

Хотя Мария уже знала правду, Александра больше не могла скрывать от других детей известие об отречении отца. Они приняли это спокойно, правда, Анастасия возмущалась тем, что мать и Лили не сказали им ничего раньше; но «папа приезжает, остальное не важно»^[1187]. Татьяна по‑прежнему плохо слышала из‑за отита, осложнения после кори, и Иза Буксгевден заметила, что «ей трудно было следить за быстрыми словами матери, голос которой охрип от волнения. Сестрам пришлось записать для нее подробности, чтобы ей было понятно»^[1188]. Лишь сбитый с толку и удрученный Алексей, который пошел на поправку, забросал ее вопросами. «Я теперь никогда больше не поеду в Ставку с папой? — спрашивал он мать. — Не увижу мои полки и моих солдат?.. И яхту, и всех моих друзей там — мы больше не будем плавать на яхте?» «Нет, — ответила она. — Мы больше никогда не увидим «Штандарт»… Он теперь не принадлежит нам»^[1189]. Мальчика также беспокоило будущее самодержавия. «Но кто же тогда будет царем?» — расспрашивал он Пьера Жильяра. Когда его наставник ответил, что, вероятно, никто не будет, мальчик совершенно логично спросил: «Но кто же будет управлять Россией, если не царь?»^[1190]

Среда 8 марта была очень печальным днем для Александры, поскольку в тот день должны были уехать казаки конвоя. Все они провели бессонную ночь, размышляя о своем вынужденном уходе, и были очень мрачны, не в состоянии «осознать все это или признать, что положение безнадежное»^[1191]. Незадолго до своего отъезда казаки конвоя попросили Виктора Зборовского передать императрице, что по‑прежнему преданы ей и глубоко сожалеют, что вынуждены покинуть ее, но у них нет иного выбора, кроме как подчиниться приказу. Александра попросила его поблагодарить весь личный состав конвоя от своего имени и от имени детей за их верную службу. «Я прошу вас всех воздержаться от любых самостоятельных действий, которые могут только задержать прибытие императора и отразиться на судьбе детей, — сказала она. — Мы все, и я первая, должны подчиниться судьбе»^[1192].

Зборовскому было трудно говорить, когда Александра вручила ему небольшие иконки — ее прощальный подарок конвою. Затем она отвела его в комнату к Ольге и Татьяне, где обе еще лежали больные в постели. Зборовскому потребовалось все присутствие духа, чтобы держать себя в руках перед детьми. Он молча низко поклонился им, затем Александре и поцеловал ей руку. «Не помню, как я вышел, — позже записал он в своем дневнике. — Я шел, не оборачиваясь. В руке я сжимал маленькие иконки, мою грудь теснило, в горле стоял тяжелый ком, готовый прорваться стоном»^[1193].

После того как конвой ускакал, все входы во дворец были заперты и опечатаны, кроме одного выхода через кухню и главного входа для официальных посетителей. «Мы стали арестантами», — записал Пьер Жильяр в своем дневнике^[1194]. Лили Ден вспоминала, что в ту ночь была очень яркая луна: «Снег пеленой покрывал скованный морозом парк. Был сильный холод. Молчание великого дворца иногда нарушалось обрывками пьяных песен и грубым смехом солдат» (новой дворцовой стражи). Вдали слышалась прерывистая ружейная стрельба^[1195].

В сотне или больше миль (160 км) к югу отсюда, когда на землю спустилась еще одна страшная морозная зимняя ночь и поднялся ветер, к Царскому Селу направлялся императорский поезд, который вез Николая II, последнего царя России, а теперь простого полковника Романова.