Читать книгу - ""Долина смерти". Трагедия 2-й ударной армии - Изольда Иванова"

Проходя по лесу, мы на одном дереве увидели дощечку с надписью: «Здесь 26 февраля 1942 года погиб Всеволод Эдуардович Багрицкий».

В штабе нас ждали и переживали за нас. Соленую землю растворили в воде, каждый окунал в нее палец и с удовольствием облизывал.

На конец марта был назначен выход нашего штаба из окружения. Накануне мне приказали явиться в штаб 2-й УА и подать обед членам Военного совета. Когда я вошла в прихожую штабного блиндажа, то увидела топившуюся плиту, на которой стоял наш 8-литровый медный чайник с красиво изогнутым носиком. Справа был вход в помещение, где заседал Военный совет. После заседания я подала обед. Из чего он состоял, я уже не помню, запомнилась только высокая ваза посреди стола, доверху заполненная краснобокими яблоками.

Когда все разошлись, я собрала посуду и понесла сдавать ее начальнику АХЧ. Он спросил:

— А где чайник?

— Сейчас принесу, — ответила я и вернулась в блиндаж командующего. Чайник стоял на плите, но только я взялась за ручку, как из угла вышел адъютант командарма (кажется, майор) и стал отнимать чайник. Я говорю:

— Чайник наш, я за него отвечаю.

А он тянет чайник к себе и смеется:

— Было ваше, стало наше!

На шум из внутреннего помещения вышел генерал Власов и спросил:

— Что за шум, а драки нет?

Я отвечаю, запыхавшись:

— Нет, так сейчас будет!

Власов говорит адъютанту:

— Отдайте чайник девушке, а вы (это он мне) зайдите ко мне.

Чайник остался на плите, а я пошла за генералом. Он сел на край стола, я — около стола. Власов поинтересовался, откуда я родом.

— Из-под Пскова…

— Где родители?

— Отец в партизанах, мама с двумя братьями и сестрой в оккупации.

Генерал меня успокоил, сказав, что скоро Ленинградская область будет освобождена и я встречусь с семьей.

— Где учились? — спросил.

Я ответила, что закончила Середкинскую среднюю школу и показала свидетельство с приличными оценками, которое хранила в кармане гимнастерки.

Власов надел на голову генеральскую папаху и спросил:

— Вы видели фильм «Разгром немцев под Москвой»?

— Пока нет, товарищ генерал.

— Так вот, когда будете смотреть, обратите внимание на генерала в папахе — это я.

— Обязательно, — отвечаю я и спрашиваю: — Товарищ генерал, вы, наверное, и с Иосифом Виссарионовичем встречались?

— Неоднократно. И разговаривал с ним вот так, как мы с вами сейчас говорим.

Потом Власов рассказал о Китае, где был военным атташе, какие китайцы работящие и как бедно живут; о Японии, быте и нравах японцев. Затем взглянул на часы и сказал: «Я вижу, вы грамотная девушка, вам надо учиться дальше. Завтра будет самолет на Москву. Подготовьтесь и летите. Здесь скоро будут страшные бои, и вы погибнете».

Я, недолго думая, ответила: «Нет, товарищ генерал, пока Родина в опасности, я с фронта никуда не уйду!»

Он задумчиво посмотрел мне в глаза и сказал: «Другого ответа я от вас и не ждал…» Проводил меня до двери, и больше я его не видела.

На следующий день мы выходили из окружения. В дорогу нам дали по два сухаря и два кусочка сахара. Вышли утром, дошли до узкоколейки и пошли по рельсам. Дорогу окружали деревья со срезанными снарядами верхушками. Серый снег уже таял, проступала талая вода, обнажая трупы убитых солдат и лошадей. Слева от дороги мы увидели бойца с винтовкой, который сидел, поджав ноги. Лицо его было серым, из полуоткрытого беззубого рта вытекала сукровица.

Неожиданно к узкоколейке подошли две женщины в бесформенных юбках из маскировочной ткани. У одной в руках был небольшой сверток. Подошли ко мне. Я спрашиваю: «Откуда вы и что это у вас?» — «Идем, куда глаза глядят», — отвечают женщины, а из свертка донесся тонкий плач ребенка. Я отдала женщине свой сахар и кусок сухаря. Она стала жевать сухарь с сахаром, потом выплюнула его в тряпицу и сунула ребенку в рот. Он затих, только слышно было, как жадно он сосал эту тряпку со сладким хлебом. Я взяла ребенка на руки, чтобы женщина отдохнула, и пошла вперед по шпалам, разговаривая с малышом. Вдруг слышу голос: «Зоя, остановись!» И тут же окрик: «Вернитесь, не то стрелять буду!»

Я обернулась и увидела Сашу Соловьева, капитана из особого отдела, который стоял с пистолетом и приказывал женщинам вернуться. Когда они подошли ко мне, я спросила:

— Как же вы могли бросить ребенка?

Одна из них ответила:

— Вы бы вышли с ним, и он бы остался живой, а у нас он погибнет от голода… — Взяли дитя и пошли в лес.

Я спросила Сашу:

— Товарищ капитан, что бы я делала с ребенком, если б они не вернулись?

— Отправили бы тебя с ним в тыл, потом доказывай, что не твой!

Такая перспектива меня окончательно потрясла, я вдруг споткнулась и коснулась чего-то твердого: это оказалась оголившаяся кость полуразложившегося трупа. Придя в себя, я пошла дальше и увидела на суку сосны серую солдатскую рубаху, а по ней, по горловине и спине, даже под пуговицами, друг на друге висели вши, да в таком количестве, что страшно смотреть, а тем более представить, что ее носил солдат и таким завшивленным, голодным и холодным воевал за Родину-мать…

В пути встречалось много раненых, покалеченных бойцов, выходящих на Большую землю. В конце марта, когда был пробит «коридор», это было еще возможно. В дальнейшем выход из окружения был намного сложнее.

В июне 1942 г. меня перевели на работу в ППС № 790 (полевая почтовая станция вновь сформированного 6-го гвардейского корпуса). Корпус участвовал в следующей попытке прорыва блокады Ленинграда — Синявинской операции осенью 1942 г. Тогда-то, доставляя секретный пакет в штаб корпуса, я узнала, что генерал Власов — предатель. Об этом мне сказал знакомый офицер из оперативного отдела.

— Не может быть! — не поверила я. Тогда офицер показал мне листовку за подписью Власова, в которой он призывал наших бойцов сдаваться в плен, брататься с немцами и вместе бороться с ненавистным советским строем.

— Как же так? — поразилась я. — Ведь перед выходом из окружения я виделась с ним, даже разговаривала долго. Он предлагал мне лететь в Москву учиться, а сам предал армию и сдался в плен? Если б я знала тогда, что он станет предателем, я бы его пристрелила!

На листовке была и фотография Власова в гимнастерке без знаков отличия. Вот ведь как бывает…

А сколько пережили из-за его предательства солдаты и командиры 2-й ударной, даже выйдя из окружения! Их обвиняли во всех смертных грехах, а они честно сражались до конца, став жертвами бездарного руководства и тех жутких условий, в которых оказались не по своей вине.

З. И. Добровольская (Гусева),