Читать книгу - "Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте - Генрих Хаапе"

Некоторые из наших людей осторожно вошли в амбар. По всему полу валялось множество убитых и раненых красных — жертв гранатных осколков, а в одном из дальних углов амбара… совершенно не обращая никакого внимания на то, что происходит вокруг них, обнявшись друг с другом и размахивая в такт руками, хрипло горланили какую-то песню еще двое русских. Тут мы вдруг поняли, что эти двое просто-таки вдребезги пьяны! От наименее тяжело раненных мы потом узнали, что, комиссары, начиная уже впадать в отчаяние от неспособности Красной Армии прорвать наши линии обороны ночными атаками, выдали своим солдатам невероятно огромное по сравнению с обычными боевыми 100 граммами количество спирта, а когда те основательно набрались им — отправили их в атаку.

Когда наше первое удивление от увиденного прошло, мы разглядели и другую, еще более гротескную картинку: в другом углу, пытаясь укрыться во мраке за какими-то сельскохозяйственными агрегатами, тряслись от ужаса две довольно преклонного возраста старухи — они были укутаны в такое количество одежды, что поначалу мы приняли их за мужчин. Оказалось, что этих двоих, а вместе с ними еще пятьдесят стариков и старух из занимаемых красными деревень комиссары заставили бежать впереди атаковавших наши позиции красноармейцев. Весь этот щит из живых людей (за исключением двух старух) был сражен в горячке атаки нашим заградительным огнем и втоптан в снег бежавшими за ними невменяемо пьяными красноармейцами. Задумка комиссаров была дьявольски проста — подставить под наши пули пятьдесят бесполезных гражданских жителей вместо пятидесяти солдат. И она сработала… Мы вышли из амбара наружу, и нашим глазам предстало несомненное доказательство этого невероятного злодеяния — в снегу на подступах к амбару было множество трупов беззащитных, невооруженных стариков и старух. Трое из них были ранены, но пока еще живы. Их перенесли на перевязочный пункт вместе с тридцатью нашими ранеными. Убитыми у нас оказалось восемь человек.

По мере того, как вражеская артиллерия сжигала или разрушала своим огнем дом за домом, наша деревня как бы усыхала и сморщивалась вокруг нас. Бесконечные тревоги держали нас день и ночь в напряжении. На следующий день, 10 января, мы подверглись бомбардировке со стороны Люфтваффе и в результате недосчитались еще девятерых убитыми. Мы проклинали наших же летчиков за их глупость и совершенно неуместную точность бомбометания. После этого наш разведывательный отряд из двенадцати человек неожиданно наткнулся в лесу на значительное скопление русских и был практически полностью уничтожен; лишь двое тяжело раненных из его состава смогли каким-то чудом добраться обратно до наших позиций. Было отброшено назад еще две атаки русских; в ходе одной из них наш собственный миномет случайно произвел несколько выстрелов по нашим позициям, в результате чего восемь наших солдат получили тяжелые ранения. Следом за этим русские начали применять свой ужасающий «сталинский оргáн» и здорово отделали однажды Гридино. Пока «сталинский оргáн» исполнял свою дьявольскую сюиту, каждый человек в батальоне лежал распластавшись, где бы ни застало его это поистине адское светопреставление, и молился, чтобы на его долю не досталось ни одного из этих смертоносных снарядов. К счастью, в Гридино они надолго не задержались, и «оргáн» был переброшен на другой участок фронта, чтобы повторить свое выступление и для тамошних «слушателей».

У меня было сильно простужено горло, температура — постоянно повышенная, да и вообще я был абсолютно вымотан. Времени и возможности для хоть какого-то отдыха практически не было, поскольку со следующего дня русские принялись интенсивно обстреливать деревню из крупнокалиберных и противотанковых орудий. В результате попадания одного из таких снарядов была в щепки разнесена пристроенная к нашему перевязочному пункту конюшня. Красные атаковали нас в очередной раз и снова захватили колхозный амбар. На этот раз они сосредоточили особенное внимание именно на перевязочном пункте, и через окна к нам влетело множество их винтовочных пуль. Наши резервные отряды контратаковали русских, и амбар оказался снова в наших руках. Той ночью мы его сожгли — оборонять его было слишком проблематично, и он оказывался полезным больше русским, чем нам. В зареве этого пожарища и при температуре воздуха, достигшей отметки минус пятьдесят градусов по Цельсию, мы вынесли на улицу и тщательно вытряхнули все имевшиеся у нас одеяла. Для ползавших по ним вшам это стало чем-то вроде Варфоломеевской ночи — уже мертвыми, с одеял они падали на снег сотнями. Вражеских атак в ту ночь больше не было.

Казалось, что произошло невозможное: последовательно отбив одну за одной все атаки русских, мы вынудили врага прибегнуть к осуществлению какого-то другого плана действий. Весь следующий день, 12 января, длинные колонны Красной Армии двигались маршевым порядком на запад в обход Гридино — всего в пяти километрах от нас. Нескончаемые колонны перемещались по белой, как лист бумаги, равнине длинным грязно-бурым потоком. Будь у нашего батальона артиллерия — мы могли бы причинить им своим прицельным огнем немалый урон с такого расстояния. Наши более удаленные артиллерийские батареи обстреливали их в течение всего светового дня, и время от времени их снаряды попадали не только в целинные снега по бокам от дороги, но и по маршировавшим колоннам. В такие моменты наблюдавший за этим в бинокль Клостерманн удовлетворенно улыбался и приговаривал: «Наша задача — держать оборону в Гридино, а вступать в бой с теми, кто проходит мимо нас, в нашу задачу не входит. Сегодня вечером сможем спокойно, ни на что не отвлекаясь, поиграть в Doppelkopf». И все же ему — так же как и всем нам — было прекрасно известно, что применение русскими новой тактики может означать для нас в недалеком будущем только еще более серьезные проблемы. Было совершенно очевидно, что они намереваются обойти с фланга западную оконечность «линии Кёнигсберг» и попытаются взять Ржев с тыла. И все же мы сидели и играли в Doppelkopf.

На следующий день, 13 января, стало ясно, что для того, чтобы мы не скучали, Красная Армия оставила в тылу некоторые из своих частей. Атаки с востока возобновились. За этот день враг оставил на полях перед нашими позициями более трехсот убитых; наши потери убитыми составили сорок один человек. Однако такие несоразмеренно малые потери с нашей стороны, могущие показаться при сопоставлении с потерями врага очень даже в нашу пользу, в действительности были для нас очень тяжелы — гораздо тяжелее, чем мы могли вынести. Подобная война на истощение постепенно, но верно пожирала батальон Кпостерманна — точно так же, как она постепенно истощила силы нашего 3-го батальона. Потери русских — если уж на то пошло — и должны были быть, грубо говоря, раз в десять больше, чем наши, поскольку мы вели огонь с подготовленных позиций, тогда как русские каждый раз шли на него по открытым заснеженным пространствам.

Легко раненным пришлось опять принять участие в защите перевязочного пункта — вплоть до рукопашных схваток, — да и я в который уже раз был вынужден забыть на время о своих прямых врачебных обязанностях и занять свое место среди сражающихся с оружием в руках. По части организации нашей собственной обороны перевязочного пункта Клостерманн в конце концов стал полагаться на меня полностью — так же, как в свое время и Кагенек с Ламмердингом. У нас в основном вполне получалось справляться со всем этим, и в первую очередь — в результате вдохновляющего примера со стороны самого медицинского персонала, а также благодаря хитроумным оборонительным укреплениям, организацию которых добровольно взял на себя Генрих.