Читать книгу - "Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников"

– Любопытно… Как будто только что из немецкой Ставки, с такой уверенностью говорите. По-вашему выходит, быть войне?

– Быть войне, товарищ Сталин. Простите, но я так считаю.

– Какие у вас основания?

Фитин уловил в интонации генсека недобрую нотку. Во всяком случае, вопрос Сталина свидетельствовал о серьёзных сомнениях в изложенных им доказательствах и, судя по всему, в информации, приведённой в телеграмме из Берлина.

Он отдавал себе отчёт во взятой на себя ответственности. Предвидел последствия, если окажется, что прав не он, начальник внешней разведки, а руководствующийся собственной интуицией генсек ВКП(б) товарищ Сталин.

– Мои утверждения, – пояснил Фитин, – основаны на разведдонесениях агентуры и на анализе поступивших на сегодняшний день сообщений, подтверждающих создавшееся положение. В этой связи считаю, что нападение Германии на СССР должно произойти в течение этой или будущей недели.

– О таких сроках мы слышим не впервые, – отрезал генсек. – Вначале было назначено якобы на весну. Потом на конец апреля. Затем вы доложили, что нападение произойдёт 15 мая. Если бы мы к этому сроку высунулись с передислокацией войск в приграничных районах, как бы это истолковали те же немцы и японцы? Как бы мы выглядели перед мировым сообществом? А сегодня уже 17 мая! Можно угодить как кур в ощип.

– Всё абсолютно верно, товарищ Сталин. Все сроки устанавливали немцы, а агентура тотчас же ставила нас в известность. Мы докладывали вам о происходивших изменениях. Что касается намеченного на 15 мая нападения, то ещё 4 мая, согласно полученному из Берлина разведдонесению, я доложил о том, что специальным декретом, подписанным 2 мая, Гитлер перенёс дату нападения с 15 мая на июнь.

– Вы считаете этот срок окончательным?

– Изменения, конечно, могут произойти в последний момент. Но предыдущая отсрочка произошла из-за волнений, вспыхнувших в Югославии. Германскому Генштабу пришлось снять крупные воинские соединения, особенно авиации, с мест дислокации, откуда они должны были начать вторжение на территорию СССР. Поэтому Гитлер вынужден был перенести дату нападения. Мне думается, нового изменения не последует.

– Почему вы так полагаете? Есть у вас конкретная дата?

– На одном из совещаний с высшим командным составом вермахта Гитлер заверил, что завершит кампанию в России до наступления зимы. Он так и сказал: «Я не повторю ошибку Наполеона. Я учёл всё для того, чтобы удар по России был молниеносным!» Согласно тщательному анализу, проведённому работниками Первого управления, наиболее вероятная дата нападения Германии – 22 июня…

– Даже так?! На каком основании вы пришли к такому выводу?

– Прежде всего, военная машина Германии запущена. Об этом свидетельствуют разведданные. Затем, эту дату Гитлер считает наиболее счастливой. Он суеверен. Год тому назад в этот день Франция подписала акт о капитуляции. По заявлению нацистов, «в этот день Германия смыла с себя позорное пятно Версальского договора». Кроме того, 22 июня – самый длинный день в году. Затем его продолжительность начнёт сокращаться. А Гитлер обещал «учесть ошибки Наполеона», и он, естественно, торопится.

– Вы верите, что он сумел их учесть?

– Нет, товарищ Сталин. Этому ни один нормальный человек не поверит.

– Почему?

– Потому что невозможно учесть все обстоятельства, которые неизбежно всегда возникают в военном столкновении. Тем более в такой стране, как Советский Союз, с её гигантскими просторами и спецификой, совершенно чуждой и непонятной иностранцам. Что касается даты нападения, то она скорее всего реальна.

– Вы упомянули «специфику» Советского государства как «совершенно чуждую и непонятную иностранцам». Что вы имеете в виду?

– Прежде всего это относится к советскому строю, социалистической системе и высокому патриотизму наших людей. Всё это чуждо и непонятно немцам. И вообще иностранцам.

– А мощь Красной Армии? Как я понимаю, вы не считаете, что она учтена нашими противниками?

– Буду я её учитывать или нет, товарищ Сталин, это ещё не значит, что наши противники примут её во внимание. Надо полагать, они и эту сторону учитывают. По крайней мере, обязаны.

– Значит, эта сторона вас не беспокоит и ваша агентура о ней не сообщает?

– Сообщает, товарищ Сталин. А как же! Совсем недавно из Берлина поступили сведения о том, что побывавшая в Советском Союзе немецкая военная делегация по возвращении в Германию дала высокую оценку нашим самолётам. Это было в конце апреля или в самых первых числах мая. В направленной вам докладной отмечен данный эпизод. Мы также уделяем этому вопросу большое внимание. Ведём соответствующие «игры», даём необходимую дезинформацию, следим за реакцией.

Пример понравился генсеку, но он не стал на нём останавливаться.

– Иногда кое у кого создаётся впечатление, – отметил генсек – будто подписав пакт с Германией, мы успокоились и полностью забыли о главной задаче, ради которой пошли на такой шаг. Конечно, кто так думает, глубоко ошибается и вводит в заблуждение других. Это преступно. Это на руку врагам. Что касается нас, то мы исподволь используем любую возможность для наращивания военного и экономического потенциала. Я думаю, руководство не только Германии и Японии понимает это лучше некоторых наших обывателей. К сожалению, и немцы, и японцы отдают себе отчёт в том, что через год или два СССР настолько укрепит свою обороноспособность, что их планы в отношении России окажутся нереальными. Между прочим, вон на моем столе папка. Откройте на том месте, где вложена закладка, и прочтите вслух подчёркнутое синим карандашом.

Фитин тотчас же подошёл к столу, открыл заложенную страницу.

– Нашёл, товарищ Сталин. Подчёркнутое синим могу зачитать?

– Читайте!

Фитин начал читать подчёркнутые места.

«Пункт 3. Нет сомнений в том, что немецко-советская политика сегодня подошла к исторически поворотному пункту. Решения, касающиеся политики, которые должны быть приняты в ближайшем будущем в Берлине и Москве, будут иметь решающее значение для характера взаимоотношений между немецким народом и народами СССР на многие поколения вперед…»

Фитин дополнил:

– Рядом с двумя последними строчками, подчёркнутыми синим карандашом, на полях тем же карандашом стоит знак вопроса…

– Понятно… – тихо произнёс Сталин. – По-моему, отмечено ясно… Конечно, верить нельзя. И в то же время не учитывать тоже опасно. Посмотрим, что будет дальше. Больше нет вопросов.

Когда машина с Меркуловым и Фитиным выехала из Спасских ворот Кремля, нарком ГБ шепнул сидящему рядом Фитину:

– Вы правильно ответили. Но если там вдруг перенесут дату? В последнюю минуту!

– Нет, Всеволод Николаевич, я так не думаю. К великому огорчению, война неизбежна. Ну, а если там будут внесены коррективы – что ж… Так тому и быть! К нам поступило, мы доложили.