Читать книгу - "Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин"

Ленин не считал исключенным, что мы сможем при известных жертвах с нашей стороны урегулировать свои расчеты по долгам с буржуазными государствами и получить крупный заем или крупные долгосрочные кредиты. Так думал он в период конференции в Генуе. При такой комбинации нам, конечно, не пришлось бы вводить водку.

Но так как эта комбинация не осуществилась, а денег для промышленности у нас не было, между тем как без известного минимума денежных средств мы не могли рассчитывать на сколько-нибудь сносное развитие нашей промышленности, от которого зависит судьба всего нашего народного хозяйства, – то мы вместе с Лениным пришли к тому, что придется ввести водку.

Что лучше: кабала заграничного капитала или введение водки, – так стоял вопрос перед нами. Ясно, что мы остановились на водке, ибо считали и продолжаем считать, что, если нам ради победы пролетариата и крестьянства предстоит чуточку выпачкаться в грязи, – мы пойдем и на это крайнее средство ради интересов нашего дела.

Вопрос этот стоял у нас на обсуждении ЦК нашей партии в октябре 1924 года. Некоторые члены ЦК возражали против введения водки, не указывая, однако, никаких источников, откуда бы можно было черпать средства для промышленности. В ответ на это 7 членов ЦК, в том числе я, внесли в Пленум следующее заявление:

«Тов. Ленин летом 1922 г. и осенью того же года (сентябрь) несколько раз заявлял каждому из нас, что, ввиду безнадежности получения займа за границей (провал Генуи), необходимо будет ввести водочную монополию, что это особенно необходимо при создании минимального фонда для поддержания валюты и поддержания промышленности. Обо всем этом считаем своим долгом заявить ввиду того, что некоторые товарищи ссылаются на более ранние заявления Ленина по этому вопросу».

Пленум ЦК нашей партии принял решение о введении водочной монополии…

С ком. приветом И. Сталин».

(«Ком. привет» – это «привет коммунистический». – Прим. А.Н.).

Потрясающе интересный документ! И как было проверить – с согласия Ленина или без согласия Ленина вернули русскому народу водку? Того уже не было в живых, а скоординировать показания «великолепной семерки» членов сталинского ЦК (точнее, шестерых, так как седьмым был сам Сталин), – да, мол, это было, когда-то где-то что-то Ленин об этом говорил, не подтвердив, правда, ни одной строчкой из его работ, – вполне было Сталину по силам.

Что называется, и не такое видали. Выпускали же для больного, заточенного на дому В.И. Ленина газету «Правда» в одном-единственном экземпляре, чтобы «не расстраивать» вождя…

Тем более что иного выхода, кроме водки, у Сталина, собственно говоря, и не было. Можно было продать богачу Арманду Хаммеру хоть весь – до последнего гвоздя – Эрмитаж, но от голода даже эти деньги не спасли бы новую власть.

Спасти новую власть могла в тот момент только водка.

Почему же эта тема была окутана покровом тайны?

Потому, что и сам Ленин, и его окружение искренне считали, что введение водки – это серьезный откат революции назад. Покруче, позабористее даже какого-то там НЭПа, который только на словах оказался «всерьез и надолго». И, естественно, было опасение потери авторитета в глазах прогрессивного человечества.

Наконец, это был бы сокрушительный удар по престижу самого Ильича. Неискренний во многом В.И. Ленин совершенно искренне не принимал пьянства, считая его пороком именно капиталистического общества. На дух не переносил пьяниц. (Дальнейшая история социализма, его, правда, сильно подправила, пьянство оказалось пороком универсальным, не имеющим ничего общего ни с одной общественной формацией.)

28 ноября 1917 года новая власть выпустила строжайшее распоряжение, требовавшее неукоснительного – вплоть до расстрела непокорных – исполнения: закрыть, опечатав, все винокуренные и спиртовые заводы.

Владельцы винокуренных заводов Москвы были обязаны свезти на Лубянскую площадь остатки этикеток, тару, материалы рекламного толка, то есть все то, что составляло эту – самую запрещенную теперь – отрасль. Производителей водки, невзирая на звания, награды и достижения, распускали в одночасье по домам.

В мае 1921 года, выступая перед соратниками на очередном партийном собрании, Ленин сказал: «В отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что как бы они ни были выгодны для торговли, но они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму…»

Смысл великой антиводочной ленинской мысли уловил чутким пролетарским ухом бывший семинарист Владимир Маяковский, отливший такие вот железобетонные плакатные строки (пишу по памяти):

Товарищ,

не пей!

Водка – яд,

пьяные

республику

спалят!..

Или вот эти:

Про пьяниц

Много

Пропето

Разного, —

Из пьяных пений

Запомни только:

Беги от ада

От заразного,

Тащи из ада

Алкоголика.

«Были две знаменитые фразы о времени, – вспоминал Борис Пастернак. – Что жить стало лучше, жить стало веселее и что Маяковский был и остался лучшим и талантливейшим поэтом эпохи… До меня не доходят эти неуклюже зарифмованные прописи…»

Не об этих ли «антипьяных» агитках Маяковского и пишет Пастернак, добавляя: «Удивительно, что никакой Маяковский стал считаться революционным… Маяковского стали вводить принудительно, как картофель при Екатерине. Это было его второй смертью…» Таков был поэтический приговор «друга Бориса» бывшему «другу Владимиру».

С сухим же законом ситуация в «рэ се фэ сэ ре» выглядит достаточно странно. Большевик Ленин безжалостно, «одним махом семерых побива-хом», физически уничтоживший царя и его семью, такое завоевание убиенного монарха, как сухой закон, защищает с остервенением, буквально до последнего дыхания.

Что он, такой вот фанатичный поборник трезвости? В истории дореволюционной России уже был похожий субъект – депутат предпоследней Государственной думы Челышев. Выскакивал на трибуну и кричал, заламывая руки: «Россия гибнет от водки! Убрать водку!»

Не был ли Ленин из числа его почитателей-апологетов?

История об этом умалчивает. Моя попытка связать ленинское активное неприятие спиртного с чем-то его личным, оставившим, скажем, из детства-юности нехороший след в его автобиографии, плодов не дали. Ничего похожего, порочащего, в жизни Ильича не было, хотя случайностей самого разного толка вокруг него – пруд пруди. Чего стоит только его детское соседство с Александром Керенским – учились в одной школе и жили на одной улице! Отец Керенского был директором школы, где учился Ленин, а отец Ленина инспектировал отца Керенского!

Трудно сказать, повлияло ли землячество на их дальнейшие взаимоотношения, но то, что Ленин без жалости сверг и Временное правительство, возглавляемое бывшим соседом, факт неоспоримый.