Читать книгу - "Святой Грааль. Во власти священной тайны - Ричард Барбер"

Главную трудность здесь представляли присутствующие у Мэлори явные ассоциации Грааля с учением о пресуществлении, представлявшие серьезную проблему, особенно в связи с тем, что сам Дайс был англо-католиком, и в 1847 г. возникли слухи, что он будто бы перешел в римо-католичество. Он испытывал симпатии к истории Грааля, но сознавал, что не вправе проявлять свое восхищение ею в то время, когда большинство населения и многие представители Церкви Великобритании рассматривали англо-католиков как своего рода пятую колонну внутри Англиканской церкви. Поначалу Дайс попытался избежать акцентирования образа Грааля, изобразив рыцарей, отправляющихся на его поиски, но, к сожалению, центральная сцена этого сюжета, в которой Ланселот, прощаясь, целует руку Гвиневры, напоминала об адюльтере, что было совершенно недопустимым. В конце концов Дайс сумел решить эту проблему, изобразив сцену, на которой Галахаду, Ворсу и Персевалю (а также сестре Персеваля) в конце мессы предстает видение Самого Христа и четырех евангелистов. Видение означает, что они — избранные рыцари, которым предстоит продолжать поиски. Стиль Дайса был таков, что персонажи были вырваны из средневекового контекста и перенесены в эпоху Возрождения, что было обычным для того времени^[357]. Поэтому Грааль был предусмотрительно убран; чаша, которую держит в руке священник, изображенный слева, — это обыкновенный потир, и поэтому мысли королевы, являющейся официальной главой Англиканской церкви, не могли быть потревожены ни малейшим намеком на ересь в тот момент, когда она облачалась в парадное одеяние для участия в наиболее торжественных церемониях.

История о Граале могла вызывать затруднения у художников, имевших официальный статус, но ее с энтузиазмом подняли на щит члены Прерафаэлитского братства^[358], посвятившие свое творчество возрождению средневековых идеалов в искусстве. Уильям Моррис^[359] опубликовал свои артуровские стихотворения в 1858 г., вскоре после того, как Данте Габриэль Россетти^[360] и его друзья приступили к создания росписей на артуровские сюжеты в Оксфорд-Юнион^[361], в работе над которыми участвовал и Моррис. Именно Моррис привлек внимание всей группы к темам и эпизодам из «Смерти Артура» Мэлори. Хотя Россетти прочел книгу Мэлори еще до встречи с Моррисом, именно энтузиазм последнего и его друга Эдуарда Берн-Джонса побудил Россетти выбрать это произведение в качестве материала для росписей в Оксфорде, которые были заказаны ему Джоном Рескином^[362]. В то же время поэма Морриса о Граале, «Сэр Галахад: рождественская сказка», перекликается с творениями Теннисона и Мэлори, а Россетти работал над иллюстрациями для нового издания поэм Теннисона, предпринятого известным издателем Уильямом Моксоном^[363]. Здесь искусство питало литературу, а литература питала искусство. В частности, Моксон рассматривал себя не просто как живописца и поэта, но и как художника-универсала, способного справиться с любой творческой задачей.

В «Сэре Галахаде» Морриса, как и в поэме Теннисона, герой хранит свое целомудрие. Но, в то время как у Теннисона Галахад тверд в своей решимости и чужд всяких желаний и страстей, в изображении Морриса Галахад нередко помышляет о тех усладах и удовольствиях, которые дарует любовь и которые являют резкий контраст с холодом и одиночеством бесконечных поисков. Да, он утешен представшим ему видением Христа, хотя первое чувство, которое он испытал при этом, — страх и трепет, и через миг, «дрожа всем телом, пал на землю ниц». Ангелы и святые, обступив его, убеждают героя продолжить поиски, и он поднимается на борт корабля Соломона. В этот момент у читателя возникает чувство, что окончание истории будет таким же, как у Мэлори, где к Галахаду присоединяются Борс и Персеваль. Однако у Морриса финал более мрачен и трагичен: рыцари, отправляющиеся на поиски, гибнут или получают тяжкие раны, а те, кто остается в живых,