Читать книгу - "Меч и ятаган - Саймон Скэрроу"

— Да, это так.

— Тогда зачем отрицать этот довод? — печально произнесла она. — Если ты находишь в жизни что-то подлинное, до святости чистое, и сознаешь в глубине души, что это именно так, то почему в это не уверовать? И принять всей душой, безоговорочно, как принимают веру в Бога?

Томас отвел взгляд от хаоса под стенами Сент-Анджело и навел свой здоровый зрячий глаз на Марию.

— Ты так же свято уверена в нашей привязанности друг к другу, как в своей вере?

— Безусловно.

— Тогда скажи, на чем она, эта твоя вера, основана? Какое у тебя есть доказательство, что Бог действительно существует? Он что, когда-нибудь тебе являлся? Скажи как на духу.

— Нет, не являлся.

— Вот и мне тоже, — вздохнул Томас. — И никому другому. Тем не менее нам вменяется в него верить — слепо, под страхом сожжения за ересь.

Мария с лицом, исполненным тревоги и боли, взяла его за руку:

— Зачем ты так говоришь, Томас? Почему желаешь, чтобы я усомнилась в своей вере? Скажи мне.

— Мария, если ты веришь, что этот мир существует по прихоти Бога, которого ты никогда не видела; что есть некий божественный промысел во всем этом умерщвлении хороших людей и невинных агнцев — без всякого, заметь, на то основания, — то как я могу поверить, что твоя любовь ко мне хотя бы чуть правдивее твоей веры?

— Потому что я ее знаю, я чувствую ее здесь, в этом месте! — Она прижала ладонь к груди. — И для меня она достоверна так же, как моя плоть и кровь, что во мне течет.

Ее глаза блестели убежденностью. Израненный пейзаж вокруг Сент-Анджело ужался вдруг до размеров пятачка, где находились лишь они вдвоем.

— Чего еще ты от меня хочешь? — бросила ему Мария. — Что еще я могу сказать? Ты, наверное, сомневаешься в своих чувствах ко мне?

— Ничуть и никогда, — без колебания ответил Томас. — Просто я изменился. Я загубленный человек и не хочу, не могу допустить, чтобы в своей привязанности ко мне ты держала хотя бы крупицу жалости. Или чтобы ты приняла меня сейчас, а затем всю жизнь — уж сколько нам ее осталось — казнилась сожалением об этом.

Взгляд Марии сделался холоден.

— Ты считаешь меня непостоянной, Томас. Жестокий упрек тому, кто столько лет думал о тебе с любовью.

— Не настолько, чтобы по доброй воле стать женой другого.

Прозвучало жестко и насмешливо, о чем Томас тотчас пожалел.

— А что мне, по-твоему, оставалось делать? Умереть от голода в канаве? Запереться на всю оставшуюся жизнь в монастыре? У меня не было оснований полагать, что ты когда-нибудь ко мне возвратишься. Да ты и не собирался этого делать. Сюда ты явился лишь по свистку своего хозяина, никак не раньше.

Насчет собачьей преданности ла Валетту сказано было сильно, но метко. Томас нахмурился и вместе с тем ощутил весомость вины, вызванной этим упреком. Порыв ветра бросил на лицо Марии прядку волос, которую она сердитым движением отвела. Застучали первые капли дождя. Томас взял Марию за руку и повел в укрытие караульного помещения — точнее, сводчатой ниши с прорезью выходящей на бухту бойницы. Дождь начал набирать силу. Места в караульной было всего ничего, а сиденьем там служил каменный карнизик, заменяющий скамейку. Приходилось стоять бок о бок, слегка соприкасаясь руками. Ощутив, что Мария как-то странно подрагивает, Томас обернулся и увидел, что она плачет. Грудь пронзило чувство вины, и он протянул руку в попытке бережно утереть Марии со щеки слезу.

— Прошу тебя, не плачь.

Женщина сердито сверкнула глазами, губы ее тряслись.

— А что? — с вызовом, сквозь слезы выдавила она. — Разбил мне сердце, и еще говорит, чтобы я об этом не горевала?

— Я не… — Томас покачал головой. — Я имел в виду…

Он подался вперед и поцеловал ее — неуклюже, к тому же Мария инстинктивно отпрянула. Но быстро опомнилась: нежно обвила его за плечи, приникла и поцеловала. Секунду глаза у нее были открыты, но, припав к нему, она их прикрыла, и губы их слились в упоительном поцелуе, отчего по телу у Томаса волной разлилось блаженство. Стены караульной трепетно осветила молния, а буквально следом сквозь завесу туч ударил гром, да так, что оба вздрогнули и, чуть отстранившись, ошарашенно переглянулись. Томас вдруг нервно рассмеялся.

— Что такое? — насторожилась Мария. — Что тебя так веселит?

— Да так, ничего… Какой же я все-таки глупец. Дуралей старый. — Подавшись вперед, он снова ее поцеловал. — Еще неизвестно, сколько времени нам отпущено, а я и его теряю понапрасну, как какой-нибудь неоперившийся юнец.

* * *

Дождь лил не переставая больше часа, звонко стуча по плитняку. Иногда его шум прерывали сполохи молний и громовые раскаты, которые заглушали пальбу турецких пушек. Впервые за несколько месяцев воздух сделался ощутимо прохладным — настолько, что при объятиях Томас с Марией чуть подрагивали. Вдвоем они уместились на каменном сиденье караулки и негромко разговаривали — о годах, прошедших после расставания, и о том, что было прежде, когда они еще были вместе. Спустя какое-то время отчуждение между ними развеялось, и Томас уютно умостил здоровую щеку у Марии на голове, вдыхая аромат ее волос. Наконец ветер постепенно пошел на убыль, ливень прекратился, и в прогалины меж туч на крыши уцелевших домов и полуразрушенные городские стены брызнуло оранжевое солнце. Мария подняла голову и тихонько втянула ноздрями воздух.

— В чем дело? — полюбопытствовал Томас.

— Дух войны как будто растворился. На время.

Баррет улыбнулся. Мария была права: вездесущий запах гари и жженого пороха, смрад разлагающихся тел — все это куда-то ушло. Он всей грудью вдохнул не отравленный прогорклостью воздух, и словно лучик надежды блеснул сквозь безоглядную унылость пейзажа.

Наверху лестницы форта появился солдат. Мельком оглядев омытый дождем мир, он улыбнулся каким-то своим мыслям. А затем увидел в караулке сидельцев и заспешил прямехонько к ним.

Чуть не поскользнувшись на влажно блестящем плитняке, он остановился у проема и почтительно склонил голову.

— Сэр Томас Баррет?

— Он самый.

— Меня послал за вами Великий магистр. Он выражает радость по поводу вашей частичной поправки и желает видеть вас у себя. Нынче же. В смысле, сейчас. На предмет возобновления ваших обязанностей.

— Поправки? — поднял бровь Томас.

— Как возобновления? Что за глупости? — напустилась на посланца Мария. — Вы что, не видите, что сэр Томас едва держится на ногах? Ему нужны покой и время, чтобы хоть мало-мальски набраться сил.

— У нас, госпожа, каждый человек на счету, — отвечал солдат. — В том числе и легкораненые. Если они могут ходить, значит, уже годны в дело.

Мария хотела что-то возразить, но Томас пальцами аккуратно притронулся к ее губам.

— В бой? Охотно, — повернулся он к солдату. — Как говорится, чем могу. Где сейчас Великий магистр?