Читать книгу - "Взлеты и падения великих держав - Пол Кеннеди"

Действительно ли Россия была в шаге от того, чтобы снова стать жандармом Европы, как следовало из подобных заявлений? Необходимо отметить, что западные исследователи начиная с XVIII века и по сей день испытывают серьезные проблемы с реальной оценкой сил России, и сделать ее становится все сложнее из-за нехватки надежных источников сравнительных данных, из-за различий между тем, что русские сообщают иностранцам и внутри государства, и вследствие опасности доверять субъективным утверждениям, подменяющим объективные факты. Исследования на тему «что думали о России в Европе накануне Первой мировой войны», какими бы полными они ни казались, это совсем не то же самое, что точный анализ «реального состояния России»^[42].

Вместе с тем, судя по информации из вполне надежных источников, Россия в годы перед Первой мировой войной выглядела одновременно и сильной, и слабой — как всегда, в зависимости от того, с какого конца телескопа ее рассматривать. Начнем с того, что она была уже гораздо более промышленно развитым государством, чем во времена Крымской войны^{454}. Период с 1860 по 1913 год — достаточно большой промежуток времени, в течение которого объем промышленного производства рос внушительными темпами: в среднем по 5% в год, а в 1890-х годах почти по 8%. По объему выплавки стали страна накануне Первой мировой войны догнала Францию и Австро-Венгрию и оставила далеко позади Италию и Японию. Добыча угля росла еще быстрее: с 6 млн. тонн (1890) до 36 млн. тонн (1914). Россия стала второй в мире по уровню добычи нефти. Традиционная текстильная промышленность также демонстрировала рост: по количеству хлопкопрядильных веретен на фабриках Россия обогнала Францию и Австро-Венгрию. Шло запоздалое развитие химической и электротехнической промышленности, не говоря уже о производстве вооружения. Вокруг Санкт-Петербурга, Москвы и других крупнейших городов России возникали гигантские заводы и фабрики, количество работающих на которых зачастую исчислялось тысячами. Российская железнодорожная сеть, уже в 1900 году имевшая протяженность примерно 50 тыс. километров, постоянно расширялась и к 1914 году выросла почти до 74 тыс. километров. Внешняя торговля, стабилизировавшаяся в связи с переходом России на золотой стандарт в 1892 году, в период с 1890 по 1914 год увеличилась в объеме втрое, империя стала шестой в мире по уровню внешнеторговых операций. Иностранные инвесторы, привлеченные не только через облигации, выпущенные российским правительством и железными дорогами, но и участием в реализации потенциальных возможностей российского бизнеса, принесли в страну огромные средства, позволившие модернизировать экономику. Этот внушительный поток инвестиций соединялся с потоками государственных средств (получаемых в виде все возрастающих таможенных пошлин, акцизов на водку и прочие предметы потребления), которые вливались в экономическую инфраструктуру. К 1914 году, как указывается во многих учебниках истории, Россия стала четвертой по уровню промышленного развития страной в мире. Если бы так продолжалось и дальше, могло ли это в итоге позволить стране обрасти промышленной «мускулатурой», соответствующей расширению территории и росту численности населения?

Взгляд в телескоп с другого конца, однако, открывает совсем иную картину. Даже если на российских заводах и фабриках к 1914 году и трудилось порядка 3 млн. рабочих, это составляло всего 1,75% населения страны. Кроме того, компания, на текстильной фабрике которой работало до 10 тыс. человек, если и выглядела внушительной, то только на бумаге. Большинство экспертов сегодня едины во мнении, что большие цифры могут быть обманчивы, так как работа станков круглые сутки обеспечивалась сменой рабочего персонала, которого в большой, но технически неразвитой стране был избыток^{455}. Но что еще важнее, так это степень участия иностранцев в росте индустриализации России (безусловно, наряду с местными предпринимателями). Многие предприятия были созданы при участии успешных международных компаний типа Singer, британских инженеров или, как минимум, иностранных инвесторов. «К 1914 году 90% горнодобывающей, почти 100% нефтедобывающей, 40% металлургической, 50% химической и даже 28% текстильной промышленности принадлежали иностранным владельцам»^{456}. В самом этом факте не было ничего необычного. В Италии наблюдалось примерно то же самое. Но это показывает очень сильную зависимость страны от иностранных предпринимателей и капитала, которые могли как сохранять свой интерес к бизнесу, так и охладеть к нему (как происходило в 1899 и 1905 годах), а не от местных ресурсов. К началу XX века у России был самый большой внешний долг в мире, и для поддержания притока денежных средств со стороны приходилось устанавливать процент дохода, превышающий среднерыночные показатели. Причем постоянно растущие выплаты процентов по внешним обязательствам превышали «видимый» торговый баланс. Таким образом, ситуация складывалась весьма рискованная.

Возможно, это было еще одним признаком «незрелости» экономики, как и тот факт, что самая большая доля в российской промышленности приходилась на текстильную и пищевую, а не, скажем, на машиностроительную и химическую. Российские таможенные тарифы оказывались самыми высокими в Европе и были призваны защитить незрелые и неэффективные отрасли, но, несмотря на это, с каждым витком роста военных расходов и финансирования строительства железных дорог рынок все больше наводнял импорт. Но, пожалуй, самым наглядным доказательством промышленной слаборазвитости страны является тот факт, что даже в 1913 году 63% российского экспорта составляла сельскохозяйственная продукция и еще 11% приходилось на древесину^{457}. Деньги от реализации и того и другого шли на покупку американского сельхозоборудования, станков из Германии и выплату процентов по огромному внешнему долгу страны, который все равно не удавалось покрыть.

Однако когда дело доходит до сравнительных показателей выпуска продукции, то степень российского могущества оказывается под еще большим вопросом. Несмотря на то что Россия накануне Первой мировой войны была четвертой индустриальной державой, она очень сильно отставала по уровню промышленного развития от Соединенных Штатов, Великобритании и Германии. Последние две просто затмевали ее по своим показателям выплавки стали, потребления энергоресурсов, доли в мировом производстве продукции обрабатывающей промышленности и общему уровню промышленного потенциала; а соотнесенные с численностью населения и пересчитанные на душу населения эти цифры показывают чудовищный разрыв. В 1913 году уровень индустриализации в России на душу населения составлял менее 1/4 уровня Германии и 1/6 — Великобритании^{458}.

В основе своей Россия, вызывавшая в 1914 году благоговейный страх у Мольтке-младшего и английского посла в Санкт-Петербурге, была аграрным государством. Порядка 80% населения существовало за счет сельского хозяйства, значительная часть остальных 20% сохраняла тесные связи со своей деревней и общиной. Этот убийственный факт следует связать с двумя другими. Во-первых, огромный прирост населения России (только в течение 1890–1914 годов добавился 61 млн. «новых ртов») приходился в основном на деревню и самые отсталые регионы с нерусским населением, отличавшиеся малоплодородными землями, нехваткой удобрений и использованием деревянных плугов. Во-вторых, все сравнительные международные данные этого периода показывают неэффективность российского аграрного сектора в целом: урожайность пшеницы в стране составляла меньше трети от британской или германской, а картофеля — примерно половину^{459}. Хотя в Балтийском регионе имелись современные поместья и фермы, но во многих других областях общинное владение землей и традиционная средневековая чересполосица убивали все стимулы для развития индивидуального хозяйства. То же можно сказать и про периодическое перераспределение земель. Лучшим способом увеличить размеры надела на семью было родить как можно больше сыновей до очередного перераспределения. Эту структурную проблему усугубляли плохие дороги, плохо прогнозируемые и неблагоприятные климатические условия для выращивания зерновых культур, а также сильное неравенство между «зажиточными» областями на юге и перенаселенными, менее богатыми «импортирующими» областями на исконно русской территории. В итоге, хотя производство сельскохозяйственной продукции все эти годы действительно постоянно увеличивалось (приблизительно на 2% в год), эту прибавку значительно корректировал рост численности населения (1,5% в год). И вследствие того, что этот огромный аграрный сектор ежегодно увеличивал выпуск продукции в пересчете на душу населения всего на 0,5%, рост размера реального национального продукта России на одного жителя составлял приблизительно 1% в год^{460}, что было намного меньше, чем в Германии, Соединенных Штатах, Японии, Канаде и Швеции. Безусловно, это очень сильно отличается от часто приводимых показателей ежегодных темпов промышленного роста в 5% или даже 8%.