Читать книгу - "Тито и товарищи - Йоже Пирьевец"

Югославские руководители сильно ошибались, если думали, что путем коллективизации деревни и национализации мелких независимых предприятий вновь добьются милости Сталина, которую они потеряли. Напротив, к концу лета 1948 г. Сталин еще больше разжег конфликт с ними тем, что стал преследовать в государствах-сателлитах всех, кого можно было заподозрить хотя бы в малейших симпатиях к Тито. Он делал это, поскольку не мог добраться до главных еретиков. Первым пал поляк Владислав Гомулка, Генеральный секретарь Рабочей партии и заместитель председателя правительства, которого вместе с двумя единомышленниками обвинили в националистическом и буржуазном уклонах. На самом деле главная его вина заключалась в том, что он дистанцировался от бухарестской резолюции: вскоре после этого его арестовали и осудили на тяжелое тюремное заключение^[1235]. Тем временем 31 августа 1948 г. неожиданно умер А. А. Жданов, главный проводник послевоенной идеологической политики Сталина. Согласно информации, собранной французским послом в Москве Ивом Чатаньо, сразу после его смерти Тито будто бы в последний раз обратился к хозяину с призывом преодолеть кризис, который спровоцировала резолюция Информбюро. По Белграду тоже ходили слухи, которые вдобавок разжигались надеждой, что хозяину теперь, после смерти главного сторонника отлучения, предоставляется возможность немного поправить свою политическую линию. Однако эти иллюзии рассеялись уже 8 сентября 1948 г., когда на страницах Правды появилась большая статья под названием «Куда ведет национализм группы Тито в Югославии». В ней бесповоротно осуждались белградские руководители, которые ведут себя недостойно, лицемерно и в противоречии с учением Ленина. Их дурно пахнущая любовь к Советскому Союзу ни что иное, как «дешевая хитрость», которой они хотят обмануть югославские народы. На самом деле «фракция Тито» как раз во время V Съезда, когда звучали цветистые фразы о принадлежности Югославии к единому антиимпериалистическому фронту, перешла во враждебный лагерь, отреклась от союза с революционным международным пролетариатом и обрекла государство на гибель. «Национализм группы Тито разоружает Югославию перед лицом ее внешних врагов», – провозглашалось в статье. Но так поступает только «клика политических убийц», которая на самом деле «находится в состоянии войны со своей партией» и может править лишь с помощью административно-полицейского аппарата^[1236].

Эти суровые слова, самые жесткие из всех, какие когда-либо высказывались в советской прессе, были подписаны прописными буквами и жирным шрифтом аббревиатурой «Цека», что само по себе вызывало ассоциацию с Центральным Комитетом: это, конечно, придавало статье дополнительный вес. По мнению специалистов британского посольства в Москве, в тексте, полном резких ироничных высказываний и повторения одних и тех же мыслей, проявлялись характерные черты стиля Сталина. Очевидно, этого не могли не заметить и руководители в Белграде. До тех пор многие югославские коммунисты утешались тем, что советская печать выступает в полемике против них не так враждебно, как пресса в государствах-сателлитах, и именно из-за относительной сдержанности ее критики даже надеялись на возможность примирения. Поэтому статья в Правде подействовала на них как холодный душ, что доказывает и тот факт, что ни пресса, ни радио о ней не упомянули. Чтобы еще усилить выпад, Правда в том же номере опубликовала некролог Арсо Йовановичу, «недавно варварски убитому в Югославии», память о котором дорога «всем, кто боролся против фашизма». На следующий день статью перепечатал орган советского правительства Известия, добавив к ней и направленное против югославских руководителей письмо генерала Перо Попиводы, впервые напечатанное в Правде 27 августа. Кремль, очевидно, хотел подчеркнуть, опираясь на весь свой авторитет, каким непростительным грехом является национализм, и предупредить не только югославов, но и других «сателлитов», что интернационализм, в смысле полного подчинения Москве, есть неотъемлемый императив для каждой социалистической партии и социалистической страны^[1237].

Из-за этих нападок со всех сторон, выставлявших Тито главным врагом пролетариата (говорилось также и о его связях с югославскими буржуазными кругами, и о тайных встречах с посланцами американцев), многие думали, что Сталин попытается устранить его насильственным путем. «Убийство Тито, – писал американский дипломат Роберт Б. Римз из Белграда 15 сентября 1948 г., взвешивая, что может сделать Сталин, чтобы его свергнуть, – для Информбюро, вероятно, самая конкретная политическая возможность». Но добавлял, что для этого «нужно было бы сперва проникнуть в одну из самых мощных систем безопасности в мире», и что в случае смерти Тито можно ожидать беспорядков или попыток государственного переворота, и тогда его место мог бы сразу же занять Ранкович или кто-то другой^[1238]. Югославские власти, осознававшие, что эта опасность вовсе не выдумана, путем введения жестких мер обеспечили безопасность маршала и его ближайших соратников. Тито, Кардель, Ранкович и Джилас больше не появлялись перед общественностью вместе и перемещались только в сопровождении до зубов вооруженных подразделений. Когда в начале сентября 1948 г. Тито посетил Загреб, он приехал с тремя бронированными поездами, оборудованными пулеметами и двумя легкими танками^[1239].