Читать книгу - "Слоны и пешки. Страницы борьбы германских и советских спецслужб - Ф. Саусверд"

Войдя в кабинет, Конрад лихим жестом бросил кожаную папку на стол так, чтобы, шлепнувшись с треском, она еще покрутилась и замерла, наподобие рулетки.

— Шеф меня уважил, — объявил он с наигранной важностью, — состоится беседа с гражданкой Ласе! Вот так.

— С кем, с кем? — спросил Казик.

— С мамой Фредиса.

— С кем, с кем? — повторил Казик, ничего еще не понимая.

— Да, да, да, с нею. Это будет, мне сдается, первый большой, хороший человек в нашем деле.

— Ты можешь толком рассказать? — стал наседать приятель.

— Могу. Я убедил шефа пойти на разговор с матерью Зарса. Без нее нам не обойтись. Как ни крути, но она единственная, кто знает о всей его несознательной жизни, переходном возрасте и может знать или догадываться о сознательной жизни дорогого ей человека. Я поклялся шефу, что не обижу ее ни словом, ни жестом, ни недоверием, ни ворчанием. Шеф особо предупредил: ни намека, что он выдавал коминтерновцев. Это никому ничего не даст, кроме возникновения стрессовых ситуаций, у пожилых хороший людей. Суду он вряд ли будет предан. Статья о сотрудничестве с охранкой на грани вылета. В новом кодексе ее не будет. Генеральная линия — идти по немецкому периоду: Антония, Ольга, знакомство с ней Фредиса. Так мать его зовет, — и Конрад в такт трем перечисленным вопросам три раза хлопнул линейкой по столу. — Затем опять сделаем поворот к тридцатым, к этим типографиям, которые по сравнению с предательством Ольги для него мелочь. Он должен рассыпаться и заговорить по-другому.

— И что потом? Допустим, мать прольет свет на истинные события, что тогда? Очная ставка? — спросил Казимир.

— Ни в коем случае. Ни я, ни шеф на это не пойдем. Обойдемся пересказом о материнских переживаниях. Так мне указано, — и Франц впервые за вечер сбросил маску играемого им персонажа чиновника, вернувшегося от патрона. — Шеф сказал, что самое главное во время ее допроса — это не ухудшить состояние здоровья тетушки Аустры. Вначале он даже предложил, что сам поговорит, но Онуфриевич его отговорил: будто она совершенно испугается. Шеф даже обиделся, Онуфриевич выкрутился, сказал, у вас стол на людей давит. Беседа может быть обращена на все, кроме ее чада, так выразился шеф. Как нам удастся использовать полученные от нее сведения — это наша забота.

— И когда?

— Я поеду за ней завтра на автомобиле шефа. Он предложил сам, мотивируя, что его Станкевич — это единственный шофер, который способен плавно ездить и возить солидных людей, остальные гоняют и курят в салоне.

…Где-то на двадцатой минуте разговора, после выяснения обстоятельств знакомства с Антонией, Конрад осмелился спросить об Ольге.

— Да, да, я только что хотела продолжить рассказ об этой удивительной женщине. Мне пришлось прикоснуться к ее судьбе благодаря Антонии, с которой она встретилась еще осенью сорок первого. Восемь месяцев в тюрьме! Но ко мне она зашла только перед Рождеством сорок третьего. Она спасала своих друзей и просила у меня помощи. О себе не думала. О, она была как загнанна лань! Она искала моего Фредиса, с которым познакомилась у Антонии, но того не было в городе господин случай привёл ее ко мне. Визитку Фредиса она забыла у своего дядьки, так кажется, но по памяти переписала все данные на листок бумаги и ним пришла ко мне. Густав, ее друг, муж ее двоюродной сестры, знал, что я мать Фредиса…

…Тетушка выложила все, вплоть до канделябра с пятью свечками, из которых две не были зажжены, и Фредиса, читающего текст записки для Антонии. Здесь по ее лицу пробежала тень и она спросила:

— Вы подозреваете Фредиса в причастности к этому делу?

Конрад промолчал, давая возможность Ласе выбрать самой вариант объяснения событий, наиболее безобидный и нейтральный для Зарса.