Читать книгу - "Завтра ты войдешь в класс. Записки сельского учителя - Леонид Андреевич Гартунг"

В воспитании же некоторые отцы ограничиваются, как правило, «программой минимум»: раз в четверть зайдут в школу, иногда заглянут в дневник сына, купят ему лыжи, дают деньги на кино, спрашивают нехотя, не отрываясь от газеты:

«Ну, как дела?» А душа сына так и остается для них «белым пятном».

А ведь именно мужчина должен вводить подростка в мир здоровых мужских интересов, который очень сложен и многообразен. Это и современная техника, и ночь у костра на рыбалке, и утренние зори охотника, и смелость, выносливость, сила физическая и сила характера.

И путь ко всему этому один — настоящая близость отца с сыном. Если она есть, мальчишке не страшна улица с ее опасными иногда развлечениями. Доброе влияние отца, авторитет которого очень силен для мальчишки, станет сильнейшим противоядием против любых соблазнов.

ПРЕОДОЛЕНИЕ ОДИНОЧЕСТВА

Был один из тех предпоследних зимних дней, когда к полудню уже явственно ощущается солнечное тепло и противоположные стороны улицы словно лежат на разных широтах: на теневой — похрустывает под ногами снежный наст, на солнечной — капает с крыш, и поднимается пар над черными проталинами мокрого асфальта.

Кто-то окликнул меня. Я оглянулся. Ко мне с улыбкой подходил Володя К. Я его сразу узнал, хотя он очень изменился. В прошлом это был маленький, бледный парнишка. Когда, подходя к его парте, я клал руку ему на плечо, то ощущал ладонью острые, хрупкие ключицы.

Носил он полинялую рубашку защитного цвета и брюки с пузырями на коленях…

Теперь это был высокий, широкоплечий, хорошо одетый мужчина. Да, все изменилось в нем, даже глаза стали светлее. Или, может быть, другим стало их выражение — исчезла какая-то настороженность и затравленность?

Владимир катил детскую колясочку, где из розового конверта выглядывало нечто розовенькое, курносое, со спокойно сомкнутыми во сне ресницами.

— Твой? — спросил я, пожимая сильную руку Владимира.

— У соседей одолжил, — засмеялся он.

— Мальчик? Девочка?

— Наследник.

Владимир рассказал, что он «токарит» на заводе по шестому разряду, окончил школу рабочей молодежи, недавно получил «благоустроенную хату». Охотно показал три окна своей квартиры на пятом этаже. Жена работает учительницей. Приходится ей трудновато. Ребенок и школа. Вот и сегодня воскресенье, а она сидит за тетрадками. Да и школьники сейчас, сами знаете…

Я невольно улыбнулся. Он заметил это и смутился.

— А вообще-то и мы вам досаждали. Было ведь дело?

— Было, — подтвердил я.

Впрочем, «досаждали» — это слишком мягко сказано, если говорить о самом Вовке. Казалось, он задался целью систематически нарушать все школьные порядки. В класс он приходил без учебников и ручки. Вытаскивал из кармана перегнутую пополам тетрадку и огрызок карандаша, забивался в угол на заднюю парту, иногда писал или решал, иногда укладывал голову на крышку парты и делал вид, что спит. Или вдруг просыпался, отковыривал от оконного стекла кусочек намерзшего льда, деловито совал его за шиворот сидевшей впереди девочке и, не обращая внимания на ее визг, снова укладывался спать.

Однажды он принес мышь, и она прогуливалась у него на парте, привязанная за хвост ниткой… Однажды он остриг наголо школьного кота. Однажды… Но стоит ли перечислять? Некоторые его поступки трудно было объяснить только живостью темперамента или детской шалостью. В них проглядывала какая-то недетская злость, и даже, я бы сказал, ненависть к окружающим. Я пробовал говорить с ним наедине. Он обычно молчал, иногда на его тонких бледных губах появлялась еле заметная пренебрежительная усмешка. Мне он был непонятен, хотя одно я видел ясно: мальчик очень одинок. Но почему?

Его мать я встречал чуть ли не каждый день. Она работала в совхозе, специальности, видимо, не имела. Я видел ее то с вилами, то с лопатой. Иногда я пробовал поговорить с ней о сыне.

Она испуганно поднимала серые, как и у сына, глаза, опушенные густыми ресницами, и, казалось, готова была заплакать.

— Я поговорю, поговорю… Он больше не будет. — И спешила уйти.

Видно было, что живет она трудно. Помощи от нее, понятно, ждать не приходилось.

И вот весной Володя перестал ходить в школу. Я пришел к нему домой. Конечно, это следовало сделать раньше, но в то время я еще не знал, как много может сказать о человеке его квартира, его вещи, его быт. Да и разговор дома совсем не тот, что на улице или в классе.

Они жили на берегу Ушайки, недалеко от каменного карьера, в большой, старой избе, вокруг которой — ни двора, ни изгороди, ни поленницы дров. Лишь охапка хвороста у порога, видимо, только что принесенная из леса. В просторной грязной комнате — койка с погнутыми прутьями, табурет, голый стол, рваный сапог посреди пола. Две незнакомые детские мордочки глянули на меня с русской печки. Мать шила, а Вовка толок что-то в большой черной ступке.

Я уселся на табурет и не знал, с чего начать. Слова о пользе учения, приготовленные для Вовки и его матери, застряли у меня в горле. Я не понимал ничего. Почему мать Вовки, молодая женщина, выглядит почти старухой? Что убило в ней волю к жизни, к уюту, к чистоте? Откуда в этом доме такая бедность, угнетенность, такое безразличие?

Я вспомнил свое отношение к Вовке, и мне стало мучительно стыдно. Вовке тоже было не по себе. Он взял удочку и ушел. Лишь тогда я смог поговорить с матерью. Она плакала. По ее отдельным обрывочным фразам я понял, как живет их семья.

Вовка — сын от первого брака. Теперешний муж терпеть его не может. Когда напивается, берет его за шиворот, как щенка, и выбрасывает на улицу. Звереет. Рубит топором вещи, бьет окна. Мать и сын спасаются у соседей. Пропивает и свою, и ее зарплату, если она не успевает истратить или спрятать ее. Неделями не работает. Подолгу они нигде не живут. Полгода, в лучшем случае год. «Так и катимся по земле, словно ветер гонит»…

— И все-таки Володе надо учиться, — сказал я.

— А чем его кормить? — снова заплакала женщина. — Их три рта, да нас двое. Хорошо еще соседи помогают…

— Почему вы не пожалуетесь? Ведь можно обуздать мужа…

Она только жалобно взглянула. «Видимо, любит его», — подумал я.

Теперь я удивлялся не тому, что Вовка, имея нормальные способности, плохо учится, а тому, что он вообще приходит в школу, дотянул до весны, хоть как-то отвечал на уроках и даже иногда готовил домашние задания.