Читать книгу - "Тиль Гаримму - Андрей Евгеньевич Корбут"

похорон мы остались в доме совсем одни. Как тихо стало вокруг, как печально! Мы обнялись и заплакали. Я, мой десятилетний брат Рамана и восьмилетняя Элишва. Счастье, которое еще вчера было таким осязаемым, таким близким, закончилось.

Мы так и уснули, обнявшись, лежа на голой земле в родном дворе под открытым небом.

А утром в нашу калитку постучал дядя Ариэ.

— Я троюродный брат вашей матери. Буду теперь жить с вами, — сказал он, наблюдая за нашей испуганной реакцией на его появление. Не часто увидишь на пороге своего дома одноглазое чудовище с вырванными ноздрями и отрубленными ушами. Однако на нем были добротная длинная туника и новые сандалии, а перстень с темно-синим сапфиром на указательном пальце правой руки один стоил больше, чем весь наш дом, сад, земля и рабы вместе взятые.

— Вот что, принесите-ка мне пива, — с усмешкой попросил этот человек.

Ариэ заменил нам отца и мать. Без него мы все бы погибли — не от голода, так от болезней, долгов или безысходности.

Через пару месяцев, когда мы к нему привыкли и перестали бояться, я попросил его научить меня драться на мечах.

— Отец говорил, что мне это не нужно, что мне надо учить языки и это важнее, чем владение оружием…

— И когда ты решил, что он ошибался? — спросил дядя Ариэ.

— В тот день, когда стража взяла моего отца и погубила мать.

— Сколько их было?

— Десять.

— И скольких бы ты убил, умей ты обращаться с мечом?

Он говорил со мной серьезно, без скидки на возраст и мою неопытность.

— Не знаю, — честно ответил я. — Может быть, одного или двоих. Против десятерых врагов долго не выстоишь.

— Хвалю. По крайней мере, ты не хвастлив… Однажды я дрался против троих. Это стоило мне одного уха и проколотого правого бока. Это только кажется, будто стоит тебе научиться держать меч — и ты выйдешь победителем из любой схватки. Но так думают все… Ты уверен, что победишь троих, но каждый из этих троих так же уверен, что одолеет троих. В результате ты сможешь убить одного, если повезет больше — двоих, ну а справиться со всеми тремя — настоящая удача.

— А ты встречал бойцов, которые бились против четверых или пятерых и остались живы?

— Если ты научился драться против четверых, не так уж важно, насколько их больше — пять, семь, десять… если, конечно, у них нет луков или нескольких копий.

— Разве сила, помноженная на силу, не дает нам…

— Да, я знаю, ты прекрасно владеешь математикой. Но ты забыл о такой переменной, как площадь, — с усмешкой подсказал мне дядя Ариэ.

— Они не смогут окружить меня все вместе, — понял я.

— Правильно. Если только не станут мешать друг другу, что будет только на пользу тебе. Поэтому запомни: ты всегда дерешься только против четверых. Остальные заменяют место убитых, и бой продолжается в той же пропорции.

Мне уже не терпелось начать уроки.

— Ты научишь меня? Когда?

— Ты торопишься. Слишком торопишься. Ответ на вопрос, как долго ты сможешь продержаться против четверых или десятерых, зависит не только от умения — еще от удачи и храбрости. И от того, насколько боги благоволят к твоему сопернику, а также от накапливающейся усталости и кровопотери, неважно чьей. Ведь никакая схватка не обходится без ран. За свою долгую жизнь я встречал не много бойцов, способных справиться с подобной задачей. Есть везунчики, есть настоящие мастера клинка, но больше всех — хвастунов. Они-то и распространяют такие слухи.

— Уж лучше умереть с честью!

— Мертвый лев — это всего лишь мертвый лев. Падаль для ворона. И ничем не отличается от мертвого зайца, буйвола или гиены.

— Пусть так, — упрямился я.

— Наверное, когда-нибудь ты сможешь победить в честном бою одного, или пятерых, но вряд ли больше, если пойдешь этим путем. Твоя сила здесь, — дядя Ариэ постучал себя кулаком по лбу. — И она куда опасней, чем меч, копье, или лук со стрелами. Я научу тебя биться разным оружием. Но ты как никто другой должен понимать, что есть пути более верные для победы, нежели просто вытащить меч из ножен. Скажи, какими еще полезными умениями ты обладаешь кроме того, что знаешь языки и математику?

Я пожал плечами, не понимая, что он имеет в виду.

— Разве что подражать чужим голосам, — и, откашлявшись, я изобразил нашего старого ворчливого соседа, у которого мы иногда воровали яблоки: «Эй, вы, ребятня, а ну-ка слезайте с дерева, я вам сейчас уши надеру!» — чем привел дядю в неописуемый восторг. Кажется, он тогда смеялся до слез.

— Похоже, и правда похоже. Надеюсь, и это когда-нибудь тебе пригодится, — успокоившись, согласился он. — А сейчас давай-ка попробуй развязать этот веревочный узел.

До этого я никогда не задумывался, что любой узел, по сути, является математической моделью. Оказалось, достаточно понять, что идет снизу, что сверху, определить основные элементы — пересечения и дуги, чтобы разобраться в его проекции, а следовательно, и конструкции, потом нарисовать перед глазами диаграмму и разобраться, в чем ее секрет. В тот первый раз я потратил на это несколько мгновений, еще минуту — чтобы применить свои знания на практике.

Дядя Ариэ вполне искренне удивился тому, как я быстро справился с этой задачей, и добавил, что обладай он моими талантами, ему бы не пришлось сегодня смотреть на мир одним правым глазом.

И хотя после этого сложность узлов только росла, я неизменно расправлялся с ними раньше, чем мой наставник успевал досчитать до трехсот.

Затем пошли фокусы с исчезновением или появлением различных предметов, чему я учился неохотно, поскольку все сводилось к обману и ловкости рук. Иные я придумывал сам. Например, играя с кем-нибудь из сверстников в кости, я всегда заранее знал, что на них выпадет; или мог с точностью до зернышка сказать, сколько ячменя взяла в руку Элишва; или уловить по одному движению губ, о чем говорят люди.

Но главный урок дядя Ариэ преподал на мое шестнадцатилетие.

— Утром поедем в предгорья. Мне надо повидаться со старым приятелем, — сказал он, немало удивив меня этим: никогда не слышал, что у дяди Ариэ есть друзья.

Дорога заняла у нас трое суток. К середине четвертого дня на холме показалось селение, обнесенное невысокой стеной из кирпича-сырца,