Читать книгу - "Невероятная история Вилима Мошкина - Алла Дымовская"

– Там только рабочие телефоны. А по ним отвечают, что вас нет и в ближайшее время не будет. Домашний номер мне сообщить не захотели, особенно после того, как я отказался себя назвать. По справочной мне тоже ничего не выдали, сказали, что ваш номер конфиденциальный и в списках не значится.

– Юрий Тарасович, это что, шутки какие-то? И что, собственно, происходит? – спросил Валька, но вдруг интуитивно ощутил, что никакие это не шутки – происходит нечто скверное. Ему внезапно и сразу стало муторно.

– Да все то же. Неужто не знаете? – в голосе Дикого обнаружилась презрительная усмешка.

– Ничего не знаю. Если честно, делами ГОКа я уже больше года не занимаюсь, – ответил Валька, стараясь прозвучать как можно более убедительно.

– Допустим, я вам верю. Хотя не понимаю, как это может быть?

– Юрий Тарасович, я действительно не в курсе ваших проблем. Но мне вы обязаны рассказать все. И я, как говориться, чем могу… Что-то с неладно с осуществлением проектов нашего клуба? – предположил наобум Валька.

– Эка, хватились! – Дикой засмеялся совсем уж мрачно и нехорошо. – Ваших планов давно нет. Как и самого клуба. Позавчера уволили Лисистратова. И меня, того и гляди, попрут из совета. Да, честно сказать, из такого совета уйти не жалко, на комбинате я давно уже значу не больше простого бухгалтера. Всеми финансами теперь заправляет ваш приятель Кадановский. И, надо сказать, у него это неплохо получается. В заводской кассе церковной мыши поживиться нечем. Но это ладно. Со следующей недели у нас начнется иное строительство. Барачное.

– Простите, Юрий Тарасович, я не совсем понимаю. Вы меня просто ошеломили, – сказал Валька и вдруг осознал себя на другой планете, жуткой и темной, как зловещее, заколдованное царство. Переход был столь внезапным и жестоким, что Валька не сумел его принять и правильно истолковать. – Какое еще строительство? Какие бараки? Для кого?

– Для «зэков», Валя, для «зэков». Разрешение получено. С нового календарного месяца грядут массовые увольнения рабочих. Оставят только высший технический персонал и администрацию. А в Мухогорске на постое целый полк ОМОНа.

– Я ничего об этом не знал, – не своим, могильным голосом ответил Валька. Он хотел из соображений самозащиты задать Дикому вопрос, не кроется ли за его словами некий розыгрыш, но ощутил пустую неуместность предположения. Такими вещами никто не шутит.

– Так вот, Валя, я собственно, зачем позвонил? Вы мне всегда казались человеком порядочным и не лишенным зачатков совести. Вероятно, вы захотите и сможете как-то повлиять на ситуацию, если вас, конечно, не окончательно купили. Или запугали. Я старый, одинокий человек, мне терять нечего. Но вам жить. Думайте, – и Дикой замолчал, видимо собираясь повесить трубку без слов прощания.

Но Валька ему сделать этого не дал.

– Меня нельзя купить. И запугать тоже. Даже то, что я ничего не знал, нисколько меня не оправдывает, в этом вы справедливы. Что касается Мухогорска, я немедленно еду к Дружникову. И будь я проклят, если не выясню в чем тут дело! И не дай бог ему меня обмануть! Не беспокойтесь, Юрий Тарасович, если то, что вы мне сообщили правда, кое-кому сильно не поздоровится! – Валька уже в бешенстве кричал в трубку, на другом конце которой бывший финдиректор Дикой замер в благоговейном ожидании чуда.

Надо ли говорить, что через час с четвертью Валька прибыл в Барвиху, и поднял на ноги охрану Дружниковской дачи. В загоне истошно лаяли собаки, несколько растерянный начальник безопасности, прекрасно знавший Вальку в лицо, не решился преградить ему дорогу, мало ли что стряслось срочного, и пропустил Вальку на территорию. Только вслед ему передал сообщение по внутренней рации.

К тому времени, когда Валька резким, стремительным шагом преодолел расстояние от ворот до внушительных, витражных входных дверей особняка, и, с гневной силой, сломал их тяжкое, пружинное сопротивление, Дружников уже встречал его в мраморной колоннаде холла. Заспанный, в махровом, банном халате, с золотым вензелем «ОДД», вышитым на кармане.

– Ты!!! – единственно смог выкрикнуть ему в лицо Валька.

Дружников в ответ брезгливо поморщился.

– Не ори! Павлика разбудишь. Он и Анюта здесь на выходные. Выпить хочешь? – Дружников сделал легкий повелительный жест, и откуда-то возник всамделишный лакей в темно-синем фраке и бабочке, полусогнутый от угодливости. – Принеси…, ладно уж, моего коньяку. И живо.

Лакей стремительно исчез, а Дружников обратился непосредственно к Вальке:

– Ты, я смотрю, все знаешь. Какой же гад, или, вернее, камикадзе, тебя просветил?

– Не твое дело! – в отчаянии бросил ему Валька, уже понимая, что все сказанное ему Юрием Тарасовичем полная и безнадежная правда.

– Не мое, так не мое, – вяло согласился Дружников. – Тебе чего надо?

– Чего мне надо? Ты, негодяй, подлец! Немедленно верни все назад, как было! – потеряв разум, зашипел на него Валька.

– А как было? – Дружников усмехнулся, явно издеваясь.

– Сам знаешь! А не вернешь – все! Ты тогда мне больше не друг, а последняя погань! И никогда больше, слышишь! Никогда больше я не пожелаю тебе удачи! – Валька не хотел, но все равно сорвался на крик.

– Я сказал, не ори! – со злой досадой оборвал его Дружников. – Мне твоя удача и даром не нужна. Слюнтяй! Слизняк! Ты меня достал. Кстати, чтобы ты не наделал глупостей, имей в виду: вечный двигатель при мне и прекрасно работает. Выкуси!

– А-а! Вот оно что! Да я тебя…! – И Валька неожиданно для себя кинулся на Дружникова с кулаками.

До Дружниковской физиономии оставалось каких-нибудь полсантиметра, когда, оглушенный сильнейшим ударом в грудь, Валька был сбит с ног, и, нелепо взмахнув руками, шумно грохнулся навзничь. Он пребольно ударился затылком о мозаичный пол, на миг потерял ощущение времени и реальности. И остался лежать, не очень понимая, отчего мир ему зрим исключительно снизу. Дружников, разъяренный и кипящий бешенством, возвышался над ним монументальной, уродливой фигурой. Валька видел вблизи его голые, покрытые рыжей шерстью, кривые ноги, и пытался подавить в себе подступающую тошноту. Ушибленная голова нестерпимо гудела.

– А ну вставай! Шут гороховый! – тяжелая, крестьянская рука вздернула Вальку вверх, заставила подняться на ноги. – Что ты мне? Ну, что ты мне? Пошел вон! Отсюда! Катись в свою панельную халупу и не смей рыпаться, пока Я не решу, как с тобой быть! Тихо сиди, понял, дерьма кусок!

Дружников бесцеремонно, не прибегая к услугам сбежавшихся на шум охранников, протащил Вальку за воротник пальто через холл к входной двери. Он был куда сильнее и массивнее Вальки, и мог справиться со своим дорогим другом, что называется, одной левой. Но Валька, озверевший уже совершенно от обиды и унижения, перестал вдруг жалко загребать ногами по скользящим плитам холла, и у самой двери извернулся, дал, что есть мочи, Дружникову в ухо. Дружников от неожиданности и сильной боли выпустил воротник своей жертвы. А Валька, недолго думая, стал развивать успех. Вцепился Дружникову в курчавые волосы, благо рост позволял это сделать, и с остервенением ударил его головой о стену раз, потом другой, до крови, потом третий. Пока Дружников, спасаясь, не двинул его ногой в коленную чашечку. Тут Валька не удержал равновесия, но, даже падая, шевелюру врага из рук не выпустил. Затем они оба покатились по полу в безобразнейшей, отчаянно грязной драке. Охранники наконец-то опомнились, бросились разнимать. Растащили, не без усилий, в разные стороны.