Читать книгу - "Сын погибели - Владимир Свержин"

— Я? — удивленно переспросил Людовик Толстый, невольно ощущая, что отчаянно глупеет.

— Вам столько довелось пережить за эти годы, так многого достичь.

— Да, это так…

— И вот это мне представляется вопиющей несправедливостью — из-за нечестивца, возомнившего себя пророком, все ваши завоевания грозят пойти прахом. Святейший Папа, опасаясь, что язва христианского мира, именуемая Бернар из Клерво, разрастется и даст новые язвы в прочих землях, благословил моего супруга на императорском троне и вручил ему меч для поражения врагов нашей веры. Я знаю, мой друг, что вы добрый христианин. Интердикт, наложенный стараниями коварных прислужников Велиала, есть страшное преступление, название которому трудно сыскать. Мой супруг уже написал об этом Его Святейшеству, и со дня на день мы ожидаем ответа из Рима. — Она пылко ухватила короля за руки. — Я верю, мой друг, что скоро это недоразумение разрешится!

Людовик Толстый недоуменно глядел на ромейку, пытаясь совладать с участившимся сердцебиением.

«Похоже, она говорит правду. Черт возьми, кто бы мог подумать — я числил ее, а заодно и Конрада, своими врагами, а она такого высокого мнения обо мне! Да что там мнения… Если император написал в Рим… — Людовик поймал себя на слове. Прежде он никогда не именовал императором короля алеманнов. Уж, во всяком случае, в мыслях. — Девочка права, — согласился он, — единая могущественная Империя была бы куда предпочтительнее нынешних ее огрызков. И в ней чиновники, посаженные на местах верховной властью, не посмели бы своевольничать. Не то что своекорыстные вассалы. Правда, что мудрить, в такой стране лучше всего быть императором… Но злая судьба есть злая судьба. И коли это уже так, лучше быть первейшим из палладинов, чем потерять то, что есть, бесконечно сражаясь с императором и мятежниками».

— Мы с мужем так молоды, так нуждаемся в мудром совете человека знающего и опытного, человека высокой чести — настоящего палладина, — точно подслушав мысли Людовика, завершила Никотея.

— И ты, и твой муж всегда можете рассчитывать на меня! — Людовик растроганно утер слезинку. — Я благодарен Всевышнему, что дожил до новых времен, и клянусь своим венцом, клянусь мощами святого Дионисия и святого Ремигия — крестителя Франции, что, покуда жив, я буду вам верным другом и соратником!

— О! Как я счастлива и рада слышать это! — Никотея сделала безуспешную попытку обхватить мощный торс монарха и, не преуспев в этом, чмокнула его в щеку.

Королю показалось, что он краснеет — таких ощущений он не испытывал лет двадцать. Между тем императрица любезно кивнула стоявшему в одной из ниш галереи рыцарю в алом сюрко с изображением золотого надкушенного яблока, и тот, ответив на поклон, немедленно поспешил к лестнице, ведущей во двор замка.

— Я обещаю вам, мой добрый друг, что и в нас с мужем вы будете знать вернейших друзей. Прямо сейчас мы готовы помочь вам наказать ваших… да что я говорю — наших! — общих врагов.

«А я-то, старый дуралей, еще возмущался, ставить ли этому ангелу во плоти трон в переговорной зале. Вот уж, воистину, кого Господь хочет наказать, он лишает разума».

— С кого же вы предполагаете начать? — предвкушая наивность рассуждений юной императрицы, спросил Людовик.

— Я бы заключила мир с королевой Матильдой, предложив ей заново присягнуть вам в вассальной преданности — за Нормандию. Сейчас она не сможет сделать этого, поскольку обручена с королем Гарольдом Заморским, а тот недавно отбыл к себе на родину. Без его дозволения Матильда не принесет клятву.

— Пожалуй, — согласился король.

— Но и в этом случае, если королева согласится на предложенные условия, мятеж в этих землях сам по себе быстро сойдет на нет. Без поддержки Англии тамошние бароны долго не протянут. Правда, в Нормандии найдется множество дворян, желающих иметь над собой не герцогиню, а герцога.

— Так и есть…

— В этом случае пообещайте ей, что готовы признать герцогом Нормандии — на условии составленной нами вассальной клятвы — ее сына или мужа. Если он вернется. Хотя я в этом очень сомневаюсь.

— Осмелюсь узнать почему?

— Он унаследовал трон своего брата. А должна заметить, Русь много больше и благодатней, нежели Англия.

— Гонец из Рима, — раздался крик из двора замка.

— О господи, я не ослышался? — Людовик Толстый бросился к бойнице, прорезанной в каменной толще, с легкостью, не предполагавшейся в его объемистом теле. — Неужели дождались?

— Быстрее, быстрее, с дороги! — кричал всадник, спешиваясь у крыльца.

— Ба! Да это же барон ди Гуеско! — радостно потирая руки, воскликнул король.

Через пару минут запыхавшийся Анджело Майорано стоял перед Людовиком и Никотеей.

— Послание Его Святейшества, — задыхаясь, объявил капитан. — Я должен передать его императору. Но… — Он поглядел на Никотею.

Та молча протянула руку и, приняв опечатанный пергамент, взломала красный воск.

— Господи, славен Всевышний в сиянии мудрости предвечной! Мой друг, интердикт с Франции снят!

Людовик внезапно почувствовал, что вот-вот лишится сознания от счастья.

— Я… Я сейчас покину вас. Мне… аббат Сугерий… Франция… Я не забуду… — Он никак не мог подобрать слова и потому сделал то, что хотел с самого начала, едва увидев императрицу — сграбастал ее в объятия и щедро поцеловал в губы.

Глаза Никотеи испуганно расширились, она так и осталась стоять как вкопанная, когда венценосный толстяк, нимало не смущаясь посторонних взглядов, побежал по галерее, крича во все горло:

— Снят! Интердикт снят!

Консьержери наполнялся ликованием, и вопль, созвучный королевскому, уже был слышен далеко за Сеной.

— Ваше величество, — к Людовику Толстому подбежал Фульк Анжуйский, уже не напоминающий заскорузлого рыбаря, — позвольте, я отправлюсь в Сен-Дени оповестить преподобного аббата Сугерия!

— Да, конечно! — воскликнул король, но тут же поменял решение. — Нет, стой! Ты сейчас же едешь в Англию.

— Зачем, мой король?

— Затем, что мне как можно скорее нужен сын.

— Но у вас есть сын!..

— Молчи, дурак! Сын твой и Матильды Английской.

Уже неделю Лангр был в осаде. Все те, кто осмелился поднять оружие по зову преподобного Бернара, все те, кто не покинул графа Шампанского после ужасного разгрома при Труа, находились сейчас в стенах крепости, уповая лишь на свою храбрость да волю Божью. Ждать подмоги было неоткуда, да и надеяться, что объединенная армия императора, короля Франции и герцога Аквитании отчего-то вдруг снимет осаду, не приходилось. День за днем лучники пускали стрелы в подступающего к стенам крепости противника. Ополченцы лили вар, бросали камни. Немногочисленные рыцари — оруженосцы и сержанты Тибо Шампанского и Гуго де Пайена — стояли в наиболее опасных местах, готовые с мечами в руках отразить вражеский штурм.