Читать книгу - "Метро 2033. Ниже ада - Андрей Гребенщиков"

Вскипающий разум товарища спас сам «автор головоломки»:

— Костян, не грузись. Очередная глупая ситуация, не первая и не последняя.

— Разозлил нашу фурию? — проявил Костик чудеса интуиции. — Ох, и не завидую я тебе, страшна девка в гневе…

Иван помрачнел окончательно и еле слышно пробурчал:

— Сам ты фурия… Чего искал-то меня?

— Да ерунда приключилось с моей историей Первой войны, — с готовностью выпалил Живчик, мечтающий наконец выговориться и разделить мучавшую проблему на двоих. Однако собеседник не поддержал его запала и лишь разочарованно протянул:

— Аааа…

И тут же замолк, отвернувшись.

Федотов, и без того находившийся последние часы в постоянном нервном возбуждении, не выдержал и вспылил:

— Иван! Я не понимаю! У нас что, такой большой мир?! Тебе не тесно в пределах двух станций? Да ты даже на Чкаловской никогда не бывал, а она, между прочим, очень красивая! Изящная, тонкая архитектура, не то что наша рубленая классика. Но ведь тебе, да и куче других людей, плевать. Вам и здесь хорошо, да?! Нашли свое счастье в четырех стенах…

Говоривший вскочил и, презрительно посмотрев в сторону слабо различавшегося в тени силуэта невольного слушателя, яростно зашагал из стороны в сторону.

— Разве тебе не обидно, что вся наша «современная» история насчитывает всего пару десятков лет, и то — перерубленных войной пополам? Ну-ка, скажи, когда была Первая война? — неожиданно потребовал Живчик.

Оторопевший от такого напора Иван пробормотал чуть слышно:

— Ну лет десять назад, наверное…

— Десять лет? — Казалось, у Живчика перехватило дыхание. — Десять лет?! Идиот! И таких идиотов две полных станции! Вас ни фига не интересует, кроме дневного пайка и необременительной работы. Ты знаешь слово «деградация»? — И, не давая ответить, требовательно, подражая учительскому тону, задал новый вопрос: — Между какими двумя сторонами происходила Первая война 2017 года? Результаты и итоги войны?

Обиженный за «идиота», Мальгин отвернулся. Косте было всего-то на год больше, чем ему, а гонору как у двадцатилетнего. Иван подумал-подумал, а потом пробурчал зло:

— Отвали, а? Мы там не участвовали, Бог миловал. Я только в планах еще был, а ты еле на свет появился! Чего ты все в древностях копаешься?!

Живчик, совершив несколько глубоких, успокаивающих вдохов-выдохов, спокойным и ровным голосом повторил:

— Между какими двумя сторонами происходила Первая война 2017 года?

— Динамо, вроде…

— Хорошо, дальше.

— Геологическая, что ли?

Федотов, не в силах больше сдерживаться, заорал на Ивана:

— Ты карту Метро видел, нет?! Динамо даже не граничит с Геологической! Хоть немного включай голову.

Поняв, что он попал под горячую руку своего фанатичного товарища и дальнейшее сопротивление бесполезно: все равно не отстанет, Мальгин обреченно представил в уме давно забытую схему Свердловского метрополитена. «Динамо… почти в центре города. Что же рядом по ветке? Вверх, на север, идут несколько станций Уралмаша и еще какая-то, выходящая на железнодорожный вокзал. Уральская? Вроде так. С ней война была?» Иван прислушался к собственным ощущениям — они молчали. Апеллировав к памяти и краткому школьному курсу, вспомнил — Уралмашевская ветка поддерживала Динамо, и Уральская в том числе.

«Значит, не она. Какие станции идут южнее… Геологическая точно, Бажовская… но она уже совсем рядом с чкалами…»

— Костик, я не помню, — жалобно признался Ваня.

Извиняющиеся нотки в голосе друга неожиданно подействовали на «экзаменатора», и он, устыдившись собственной горячности, уже гораздо более мирно уточнил:

— Ну скажи, какие станции еще знаешь?

— Театральная, — начал перечислять Мальгин. — Возле Оперного театра.

— Так.

— Уктусские горы, идут сразу за нами.

— Уктусские так открыть и не успели, — покачал головой Живчик. — Еще вспоминай.

— Посадская на другой ветке.

— Хорошо.

— Волгоградская — конечная той ветки.

— Молодец, дальше.

Перечислив еще с полдюжины ничего не значащих названий, Ваня своевременно отметил, что его мучитель снова начинает закипать, и благоразумно решил с огнем не играть. Напрягая все извилины и призывая на помощь образ учителя истории, очень дряхлого Ивана Николаевича, страдавшего всеми возможными старческими заболеваниями, не исключая и склероза, юноша прогнал перед глазами картинку одного из немногочисленных его уроков и с облегчением выпалил нужное название:

— Площадь-тысяча-девятьсот-пятого-года!

— Аллилуйя! А я-то уже решил, что ты меня заживо уморить задумал.

Обстановка разрядилась.

Воспользовавшись так кстати возникшей паузой — и в «допросе», и в напористой атаке Живчика, Иван немедленно взмолился:

— Костик, давай больше не будем про твою любимую войну, а? На душе и так погано, еще ты со своими нравоучениями пристаешь… Ты мне лучше скажи: насчет двухсотого метра врал?

Федотов непонимающе замотал головой:

— В смысле?

— Ну что доходил до двухсотого метра туннеля, ведущего к Уктусским горам…

— Был я там! Но с каких это пор ты стал моими путешествиями интересоваться? Подлизываешься? Думаешь, я от тебя с войной отстану?

Иван энергично покачал головой:

— Какое! Будешь мою историю слушать про сотый метр? Узнаешь, какая у меня «необременительная работа»…

* * *

От повторного пересказа история хуже звучать не стала. Наоборот, Ивану удалось припомнить больше деталей и подробностей, а некоторые вещи со второго раза стали заметней и понятней. Например, то, что дурачок Киря вел себя крайне неадекватно. Хотя неадекватность и была для него нормой, однако произошедшее было «неадекватно даже его неадекватности» — Живчик так и сказал. Больше всего его поразило, что Топырев не испугался чкала и не унесся, как обычно, прочь «трепетной ланью». Ваня понятия не имел, что обозначает эта фраза, но ее частенько употреблял в подобных случаях дед, наряду с несколько менее странным выражением про «горного козла». Козла, в отличие от лани, Мальгин несколько раз видел в иллюстрированных книжках, да и соответствующее ругательство никто не отменял.

Когда повествование дошло до появления сержанта Комаренко, Костя зацокал языком: «Не очень хороший человек».

На самом деле Федотов выразился гораздо жестче и определенней, однако Мальгин-старший мата не любил и эту нелюбовь передал единственному своему выжившему родственнику. А для лучшего запоминания закрепил еще и ремнем, когда внучек имел неосторожность продемонстрировать свои богатые познания в русской словесности. Вот и сейчас Ваня автоматически, в уме, поправил товарища.