Читать книгу - "Год Черной Лошади - Марина и Сергей Дяченко"

В девять десять выхожу из дома. Погода классная, градусов двадцать, солнце.

Посреди двора оборачиваюсь, как будто мне дунули в затылок. Рядом никого. Мамаши с детьми на площадке, старик с палочкой и авоськой. Бегает соседки-Лорин полоумный пес. И все.

Поднимаю голову и смотрю на свои два окна. С чего бы это мне на них смотреть?

Занавеска шевельнулась — видно, от сквозняка. Форточка открыта… Хотя я, вроде бы, закрывала.

И в глубине, за стеклом, мерещится тень. Забавная игра света.

Соседка Лора выглядывает из подъезда. Зовет пса. Псу пофиг.

Интересно, если я сейчас помашу рукой пустому окну — что подумает Лора?

Так и делаю. Машу рукой. Любуюсь Лориной физиономией.

Иду дальше.

* * *

Явившись в офис, заворачиваю в туалет и привожу себя в порядок. За моей спиной открывается дверь; это Люська. Увидев меня, останавливается и скорбно вытягивает и без того длинное лошадиное лицо:

— Добрый день, Леночка…

Я киваю ее отражению в зеркале.

Она «позвоночница». Если бы не высокопоставленный любовник, черта с два ее держали бы здесь, черта с два давали бы клепать программки про специфических подростковых кумиров, которых я бы лично выпускала на сцену только после того, как выполнен дневной урок по склеиванию коробочек…

Теперь она смотрит на меня удивленно. Уже не скорбно (знаем мы цену этому карамельному трауру), а естественным деревенским образом: как баран на новые ворота.

Подмигиваю ей — в зеркале, не оборачиваясь.

— А… что случилось? — спрашивает она неуверенно.

— У меня ничего, — отвечаю, роясь в сумке в поисках косметички. — А у тебя?

— Это, конечно, не мое дело, — говорит она, заново разглядывая меня с ног до головы, будто собираясь снять мерку для гроба. — Но ты бы зашла к шефу. Сокращение у нас.

Поджимаю губы. Чего-то подобного следовало ожидать. Ну что же, кто предупрежден, тот вооружен.

* * *

Шефа нет на месте — будет через полчаса. Ну и ладненько.

Иду в буфет, беру чашечку кофе, сажусь за свободный столик, закуриваю. Знакомые и полузнакомые, симпатичные и несимпатичные люди образуют вокруг меня броуновское движение — беспорядочно ползают взгляды, кто-то с кем-то против кого-то дружит, сигаретный дым коромыслом.

Закуриваю тоже. Осматриваю поле боя.

Поджарые и толстые, энергичные и вялые, молодые и потасканные, они воображают себя поварами, готовящими снедь в одной большой харчевне, в «обжорке», поставляющей гастро-зрелища воображаемому зрителю на диване: усталому бухгалтеру, подвыпившему слесарю, пэтэушнице с басистым смехом, школьной училке, задрюченной тупыми, как валенок, подопечными. На самом деле они — блюда, а повар на этой кухне — некто без лица, но с именем. Зовут его Рейтинг, он хочет кушать, передо мной за столиками сидят цыплята табака, удерживая сигареты в поджаристых румяных крылышках. Поросята под хреном пьют свой кофе, ромовые бабы поскрипывают стульями, распространяя запах духов и утреннего коньяка, утки совещаются со своими яблоками, а я… Кто я на этом блюде? Высохший блинчик из вокзального буфета, сухой жалобный блинчик с желтыми крупинками творога, с завернувшимися, как поля ковбойской шляпы, краями?

Еле удерживаю смех.

Через несколько минут — сигарета выкурена наполовину — замечаю, что вокруг что-то изменилось.

Взгляды уже не бродят как попало. Все взгляды торчат во мне, как стрелы Робин Гуда в деревянной мишени. Как будто гастрономическая картинка, увиденная моими глазами, каким-то образом передалась потребителям кофе.

Смачно затягиваюсь. Фыркаю, не скрывая смеха.

Ко мне идет через весь буфет наш редактор Дима. В руке его колеблется, как живой, кофейный дымок над фарфоровой чашкой. Дима подсаживается за мой столик: