Читать книгу - "Второе пророчество - Татьяна Устименко"

Видимо, исключительно по причине своей безграничной доброты выдумщики-Творцы наделили людей не только печенью, селезенкой, кишками, но еще и мозгами, предусмотрительно разделив их четко пополам, на два полушария. У мужчин для того, чтобы эти полушария всегда между собой советовались, у женщин — чтобы они постоянно спорили. Не знаю, как мирятся с подобным подарком судьбы мужчины, а вот женщинам приходится весьма и весьма тяжко, потому что пресловутые половинки никак не желают прийти к единому мнению, постоянно пребывая в состоянии хронического раздрая.

Я сидела за накрытым к ужину столом, обхватив руками опухшую от длительных раздумий голову и пытаясь привести враждующие мозговые половинки хоть к какому-то подобию дружбы и согласия. Кушанья давно остыли, украшающие стол свечи сгорели на треть, а я все растекалась мыслью по древу, окончательно запутавшись в собственных чувствах и желаниях. Одна половинка моего дурного мозга вопила благим матом, отчаянно призывая Рейна и слезливо напоминая мне о любви к нему, а вторая благоразумно-занудливо талдычила об еще не оформленном разводе с Вадимом и моем солидном статусе замужней дамы. Неужели я собираюсь опуститься до вульгарного блуда, будучи женой одного, но вожделея совсем другого мужчину? Мои четкие моральные принципы бурно восставали против подобного безобразия! «Но ведь ты любишь именно Рейна!» — самовольно кричало не признающее насилия сердце. «С чего бы это? — удивленно восставала память. — Неужели ты уже забыла прекрасного Вадима, его смуглую кожу и черные кудри?» «Он тебя предал!» — доказывал трезвый рассудок. «Все мужчины полигамны по природе! — внятно апеллировало чувство справедливости. — Не суди его строго. Возможно, если Вадим увидит тебя нынешнюю, то…»

Я громко застонала от невыносимого мучения и вцепилась в свои распущенные по плечам волосы, желая выдрать из головы лихорадочно пылающий мозг. Я знаю, как любит меня Рейн, а поэтому мне следует ценить того, кто страдает без меня, и не гоняться за тем, кому и без меня неплохо. Вадим или Рейн? Рейн или Вадим? Черное или белое, демон или ангел? Как могу я любить их обоих? Ведь это противоестественно и мерзко…

Капля точит камень, ложь— душу, а любовь — мозги… Я старалась думать только о Рейне, о его холодных светлых глазах и белых волосах, но вышедшая из-под контроля память услужливо отматывала время назад, рисуя в воображении картины обнаженного смуглого тела неверного красавца-мужа, сжимающего меня в своих горячих объятиях… О, какие несравненные наслаждения он мне дарил! Он был огнем, а Рейн — лишь лед. Вадим — это плоть, а Рейн — душа… Смогу ли я выбрать одного мужчину из двух?.. Что-то незримое витало в воздухе, обволакивая меня горячечным облаком телесного желания, властно подталкивая встать, выйти из квартиры и бежать непонятно куда, навстречу кому-то, громогласно заявляющему на меня права господина и повелителя. Чья-то сильная воля буквально ввинчивалась в одну половинку моего мозга, напоминая о Вадиме, в то время как вторая думала исключительно о Рейне…

Внезапно стоящий у меня за спиной приемник включился сам собой, наполняя комнату звуками печальной мелодии. Хрустально звенела арфа, томно вздыхал кларнет, а грудной женский голос пел, давая ответ на все мои невысказанные вопросы:

Ты ушел, а душа моя — мечется,

Словно тень на тюремной стене,

И твержу я себе: «Ох, не лечится

Та болезнь, что гнездится во мне!»

Раздуваясь, растет метастазами,

Мучит болью и днем, и во сне

То, что было всего лишь проказами

Между мной и тобой по весне.

То, что было игрою и шутками,

Нам дарило веселье и смех,

Возносило на небо минутками

И ввергало секундами в грех.

А сейчас разъедает, как щелоком,

Душу жжет изнутри угольком,

Тянет жилы и тащит прочь волоком,

Воет злым недобитым зверьком…

Вырезать из себя буду бритвами,

Да поглубже, уж так, чтобы в кровь,

Откупаться святыми молитвами

От того, что зовется — Любовь…

«Ты ушел… Вадим, вернись! — словно в бреду повторяла я. — Нет, я не могу тебя потерять! Я должна догнать тебя, остановить и обнять… Я не хочу убивать свою любовь…»

Свечи оплывали бесформенными огарками, а одеяло на расстеленной кровати алело призывно и бесстыдно, становясь похожим на лужу свежепролитой крови. Жар слепого неутоленного любовного желания до предела накалял комнату, заставляя меня кусать свои набухшие губы… Я почувствовала, что задыхаюсь, и рванула шелковый пеньюар, обнажая грудь. Всеми фибрами души, каждой клеткой тела я ощущала — он идет, он уже близко…

Неожиданно дверь беззвучно распахнулась…

Из коридора повеяло свежим зимним холодом. По стенам поползли серебристые пятна изморози, отгоняя адский жар и остужая мой затуманенный страстью рассудок. Я вздрогнула, стыдливо опустила глаза и запахнула одежду, понимая — я едва не совершила нечто непоправимое. Проигрыватель умолк, покрылся льдом и взорвался, рассыпавшись фейерверком пластиковых обломков…

На пороге стоял Рейн…

Он сидел за столом напротив меня и, изящно орудуя ножом и вилкой, вкушал остывшую курицу. Причем именно вкушал, а не ел — настолько отточено-аристократическими представлялись мне все его движения. Его глаза смотрели на меня снисходительно и чуть отстраненно, но я замечала горячие точки, постепенно разгорающиеся в их ледяной глубине. Оказывается, Воин дождя, всегда безупречно равнодушный и корректный, слишком во многом остался человеком и тоже умеет радоваться, страдать, вожделеть…

Стремясь утвердиться в своих сомнительных выводах относительно его сексуальной уязвимости, я томно потянулась, откинула назад распущенные волосы и позволила шелковому пеньюару обольстительно соскользнуть с моего голого плеча…

Рейн тяжело сглотнул и моргнул, буквально пожирая меня глазами:

— Ты такая сладкая, так бы и съел тебя всю… — Он попытался, чтобы эти слова прозвучали как шутка, но его голос дрогнул, выдавая истинные чувства мужчины.

— Запивать будешь? — игриво улыбнулась я, разливая по бокалам розовое пряно благоухающее кьянти.

Изгой откинулся на спинку стула и бурно расхохотался:

— Порази меня стрела Аримана, я и не подозревал, как хорошо ты умеешь владеть собой, моя госпожа!

Я улыбнулась еще приветливее:

— Когда я увидела тебя в дверях, то подумала — сейчас ты меня ударишь! Кажется, за время твоего отсутствия я чуть не совершила огромную глупость. И после этого ты еще находишь меня умной?

— Если женщина глупа — то ее бесполезно бить! — философски парировал он, пристально следя за моей мимикой. — А если умна — то поздно…