Читать книгу - "Гимназия Царима - Марьяна Сурикова"

— Например, о каком-нибудь старом заклятии, найденном случайно, а может быть, и нарочно. Иначе как объяснить, тэа, что вы попадаете в такие невообразимые ситуации?

Слова «а я вас каждый раз спасаю» повисли в воздухе. Хотелось спрятаться под одеяло, и я опустила глаза, точно провинившийся ребенок, но не спешила приступать к объяснениям. Как ему раскрыть правду? Пускай кольцо заблокировано, клятва-то действует. Жаль, что вместе со способностью кольца бить других представителей мужского пола Эсташ заодно помолвку не отменил и нерушимое обещание не снял.

— Будете молчать?

Я тяжело вздохнула:

— А вы будете на меня воздействовать?

— В вашем состоянии это нежелательно. Печально, что сами рассказать не стремитесь.

Я продолжала внимательно изучать одеяло.

— Как хотите, Мариона, — резко вымолвил он после нескольких минут молчания, и впервые в голосе тен Лорана мне послышался гнев.

— Я убедился, что вы в порядке, тэа Эста. Завтра гипс снимут и сможете вернуться к обычному ритму жизни.

— И танцевать смогу на выступлении?

— Хоть весь день танцуйте, не повредит.

Ничего себе! Он точно злится.

— Спокойной вам ночи, тэа.

Очень сильно злится. Никогда не слышала, как слово тэа произносят таким образом, чтобы каждая буква звучала жестко и хлестко.

Он отвернулся и направился к двери, а на меня вдруг накатила мысль: он же меня спас! И хоть спасибо надо сказать, пока есть шанс.

— Арис Лоран! — Вывернувшись из-под одеяла, уронив его на пол, я довольно неуклюже ринулась к двери, поскольку плавно перемещаться с загипсованной рукой было невозможно.

Он обернулся, когда я его уже догнала и замерла в одном шаге. Вот такая взъерошенная, в белой больничной рубашке, ни разу не хрупкая недомогающая дева, по-благородному бледная и отчаянно прекрасная, а всклокоченное чудо в бинтах. Я бы хотела патетически сложить у груди в молитвенном жесте ладони и рассыпаться в благодарностях, но замешкалась из-за невозможности шевелить рукой. А замешкавшись, смутилась и растерялась.

Эсташ опустил взгляд вниз, на мои босые ноги, и сказал:

— Вернитесь в постель, тэа, пол холодный.

От очередного проявления его заботы чувство признательности напрочь снесло плотину сдержанности, а глаза защипало от слез. Голова поникла, я пыталась не плакать, но выговорить слова благодарности вновь не могла.

Эсташ больше не стал взывать к здравому смыслу, убедившись в его полном отсутствии, а без лишних уговоров наклонился и подхватил меня на руки. В растерянности я даже позабыла о слезах и уткнулась носом в широкое плечо.

Он донес до кровати, уложил, накрыл одеялом, а когда хотел отстраниться, я схватила его здоровой рукой, не позволяя выпрямиться.

— Подождите. Я вас хотела поблагодарить. Спасибо большое за все. Огромное! И не знаю, как высказать… В общем…

В общем, если в момент сильного душевного волнения позволить сокровенным желаниям вдруг вырваться на волю, то можно умудриться воспользоваться близостью Эсташа и почти случайно его поцеловать. Сумбурно, неуклюже опять же, очень быстро коснуться сжатых губ и также быстро отклониться, испугавшись собственной смелости. Точнее, попытаться отклониться, потому что, если тебя вдруг удержит легшая на затылок ладонь, сбежать окажется сложно, и как итог, все закончится совсем другим поцелуем.

Почему именно сейчас он не нашел в себе сил отстраниться? Зачем было хвататься за этот шанс совершить мучительную для обоих ошибку? Ведь он выдержал, увидев обезумевшего от паники Олайоша, в лице которого не было ни кровинки, не поддался эмоциям, даже опустившись рядом с ней на колени, очень осторожно касаясь девушки, от чьего тела отводили глаза остальные. Понимая тогда, что и кольцо, и магическая подвеска лишь отсрочили неизбежное, а шансов спасти как никогда мало. С трудом улавливая почти неслышное дыхание, не поддался слабости, задействовал собственный дар и все силы, что давала дивная кровь, не имея шанса ошибиться, складывал воедино сложнейшую мозаику, кусочек за кусочком восстанавливая, устраняя ужасные повреждения, и совладал в итоге. В самой сложной ситуации справился в первую очередь с самим собой, а потому и ее спас. И после, когда верный друг обвинил в равнодушии, понимая истинное положение дел, но из-за паники не в силах бороться с душившими чувствами, он и тогда не позволил рукам опуститься. Сознательно мучил, ощущая все ее страдания, ради единственной цели, чтобы в будущем ей не было еще больнее. И пройдя через все это, сорвался в последний момент. Так долго держал дистанцию, чтобы теперь не суметь отпустить.

Почему волшебство, которое дарят поцелуи, называют нарушением приличий? Если чистое и светлое счастье зажигается во всем теле от прикосновений, разве это можно считать грязным и порочным? Отчего у жениха, вынудившего обманом и шантажом заключить помолвку, якобы есть права на меня, а мужчину, заставлявшего голову кружиться и тело трепетать, следует отталкивать? Кто придумал эти правила? С какой целью? И разве не жестоко разлучать с тем единственным, кем стала жить и дышать?

Наверное, не целуй он меня так яростно, дай хоть секунду на вдох, и я бы не удержала слово, которое жгло мне губы. Такое короткое и емкое, способное выразить разом все чувства, невероятно сложные, безумно запутанные и очень простые. Я прежде не знала, что испытываешь, когда произносишь это слово, что чувствуешь в глубине души и сокровенных уголках сердца. Тем более не занималась самообманом, сознательно накручивая себя лишь потому, что в гимназии появился молодой и привлекательный учитель. Не поднимала ажиотаж вокруг его присутствия в школе, не писала глупых записок, не любовалась бесконечно тайком нарисованным портретом и не восхищалась каждым словом и жестом. На волне общего вдохновения и бурлящих в крови эмоций я ни в чем себя не убеждала. Как же так вышло, что пропала и теперь не могла отстраниться, только безумно хотела сказать одно-единственное слово: «Люблю».