Читать книгу - "Новая жизнь - Ольга Мяхар"

Вы когда-нибудь теряли?

Заколку, расческу, медальон…

Это больно?

Не очень.

А друга?

Уже жестче.

Уже едва дышишь, стискивая зубы.

Любимого?..

Я склонилась над ним, так что волосы плеснули на подушку по обе стороны от лица. Его лица. Смотрю на линию губ, веки, ресницы.

Я — машина. А машина не должна чувствовать. Мне нельзя плакать, смеяться, любить и тосковать. Как говорит Рёва — это все гормоны. Просто гормоны. Которых у меня нет.

Скольжу рукой по его плечу, чувствуя, как навстречу, оплетая ее, — выходят жгуты. Тонкие, черные и смертоносные — они мягко оплетают кисть и словно ласкают ее.

Вот ведь странно. Он без сознания, не видит меня, не знает, что я здесь. Температура тела зашкаливает за все мыслимые для живых отметки, и он едва сдерживает стоны боли. А меня узнал…

Осторожно глажу черные жгуты, подвожу пальцами их к своей груди, заставляю коснуться моего тела и мягко улыбаюсь.

— Что ты задумала? — кажется, Феф.

— Не бойся, он ничего ей не сделает. Может… прощается?

Умничка. Рёва всегда был умничкой.

Закрываю глаза и касаюсь второй ладонью его лба. Он медленно выдыхает, замирая. Понимая, что это — я.

Жгуты все еще скользят кончиками по моей коже, забираются под одежду, щекочут.

Улыбаюсь.

Закрываю глаза.

Кстати, а вы знали… что любую машину можно перепрограммировать? Просто и элегантно. Скользнуть по рецепторам, войти импульсами в мозг и всего двумя-тремя разрядами сбить установку в нужную сторону. Делов-то…

Всего один импульс — и агрессия затапливает его расслабленный мозг, ошарашенный началом вторжения.

Второй — и боль пробегает по его нервам, подтверждая угрозу. Ему сейчас… плохо: страх, ярость, ток, хлещущий по нервным центрам…

Жгуты замерли, укололи меня концами, входя в кожу. Немного больно, но терпимо.

Третий…

Так и слышу эту фразу в его голове: "Боевой режим активирован".

И черные глаза распахиваются, жгуты мгновенно находят наиболее уязвимые точки, пронизывая мое тело насквозь, разрушая кости и микросхемы мощным разрядом и заставляя кричать. При этом изо всех сил я сдерживаюсь, чтобы не ответить на агрессию.

Мои когти пропороли подушку, окрасив перья в кровь. Ау меня ее много, очень много… кажется. Даже слишком.

Боль взвилась волнами и затопила все тело. Дышать не могу, процессор то включается, то выключается, система идет вразнос…

А я смотрю в его глаза и понимаю… что схожу с ума. Потому что счастлива. И мне больше ничего не нужно. Совсем ничего. Только он.

— Ил…

Надо же, уже говорит. Явно поправится. Жгуты с сытым чавканьем рывком выходят из дернувшегося тела. Я… кажется, упала на него.

А рядом застыли бледные духи, держащиеся за руки.

А еще… он обнял меня. И уже не такой горячий. Кажется. Кажется… он поправится.

Иначе никак. Я же отдала все, что было, за его жизнь.

Кажется…

Парень встал, приобнял ее и осторожно положил на спину, затем приложил ладони к груди и прогнал силу через дрогнувшее тело.

Впустую.

Смотрит на духов — те пятятся от его взгляда. Встает, выходит, спускается вниз и приводит мага.

Старик испуган, в руках — плошка с каким-то варевом. Видит окровавленную девушку на кровати и громко зовет остальных. И они приходят. Элв бросается перевязывать, раздирая рубашку на ленты. Сим бежит за заживляющим зельем, гном — за своей настойкой.

Все бегают, все суетятся…

А он подходит к кровати, садится рядом, глядя на ее лицо, берет девушку за окровавленную кисть и, прошептав имя, закрывает глаза, соединив два контура тел и пустив циркулировать свою энергию по обоим.

Теперь, пока он держит ее, — она не умрет. Тело будет продолжать дышать, жить.

Душа же… словно птица в клетке — никуда не денется.

И если надо — он будет держать ее руку вечно.

Можно написать много о том, что я плавала в тумане, про смутные образы, судороги и разрывающую тело и душу боль… но это будет наглое вранье и ложь. Ничего не было. Ни-че-го.

Даже меня.

Душа же, словно решив слинять из этой металлической "коробки", — вынырнула на волю и зависла под потолком, разглядывая комнату и красивого парня, сжимающего на кровати руку девушки.

Рядом стоял сморкающийся в плащ нечистика анрелочек и тихо что-то пел сквозь всхлипы, икоту и кашель. Получалось… грустно.

— Рёва.

Видит. Оба, как по команде, задирают головы и ошарашенно смотрят на меня. Значит, видят! Ура.

— Привет, — машу им.

У анрелочка отпадает челюсть, а рука так сжимает плечо Рёвы, что тот с шипением отходит, спасая руку.

— Иля! — В голосе Фефа — море возмущения.

Делаю как можно более виноватый вид.

— Ты… а ну марш обратно!

— Нет.

Знаю, что звучит глупо, но возвращаться ну совсем не хочется. Там будет темно, одиноко и больно. Пусть сначала… подживет. Мое тело.

— Ты не понимаешь, — вмешался Рёва, тоже взлетая ко мне, — ты пожертвовала жизнью ради этого… идиота! И если немедленно не вернешься, помочь мы уже ничем не сможем.

Показываю всем язык и подмигиваю Грифу. Жаль… но он меня не видит. Просто сидит, закрыв глаза, и слушает дыхание тела. А меня не видит. Вздыхаю и оглядываюсь по сторонам. Что бы такого сделать?

— Рёва, — мрачно. Феф.