Читать книгу - "Загадочное дело Джека-Попрыгунчика - Марк Ходдер"

Альбинос в тревоге обернулся.

В воротах стоял сэр Ричард Бёртон. Он подобрал трость-шпагу Олифанта, вынул ее из ножен и держал в руке. Маленькая собака покрутилась у его ног и попятилась обратно в ворота, спряталась за ними и оттуда украдкой глядела на Олифанта.

— Бёртон… — опешил альбинос.

Он выпустил Суинберна, который в очередной раз грохнулся на землю и остался лежать, уже не в силах пошевелиться.

— Иди сюда, ублюдок, — рявкнул Бёртон.

— Я безоружен. — Олифант широко развел руки.

— Мне плевать.

— Не очень-то по-джентльменски.

— Многие люди не считают меня джентльменом, — сказал Бёртон. — Для них я — Головорез Дик. И сейчас я докажу, что они правы.

Он прыгнул к Олифанту и ударил его в сердце. Но человек-кошка ловко изогнулся и отпрянул назад, конец рапиры только разорвал рукав его рубашки.

— Ты забыл, что я быстрее тебя, Бёртон! — Олифант пригнулся к земле и со скоростью молнии бросился вперед, стараясь впиться своими острыми когтями в бедро королевского агента.

Бёртон предвидел его движение и перехватил руку альбиноса в воздухе.

— Это еще посмотрим, кто быстрее, — заявил он.

Он нажал посильнее, и кости альбиноса затрещали.

Олифант закричал.

Бёртон бросил рапиру и изо всей силы ударил его в челюсть.

— Пора тебе уже понять, что я сильнее.

Безжалостно заламывая правую руку альбиноса, он начал методично превращать его лицо в месиво. Кровь брызнула из сломанного носа человека-пантеры. Клыки вылетели. Кожа лопнула.

Бёртон действовал с хладнокровием истинного бойца. В молодости он считался неплохим боксером и сейчас бил с холодной отрешенностью, регулируя частоту и силу ударов таким образом, чтобы альбинос страдал от каждого, но не терял сознание.

Для его жертвы это было даже не наказание, а настоящая пытка, но ни малейших угрызений совести Бёртон не испытывал.

Пока продолжалось избиение, Фиджет прошмыгнул через дверь и стал пробираться к Суинберну вдоль стены. Он обнюхал его башмаки, забрызганные кровью, потом ткнулся носом в ногу в коротких штанах и вдруг вцепился в тощую щиколотку.

— Ааааа! — заверещал поэт.

Бёртон повернулся, и, воспользовавшись этим моментом, Олифант вырвал из его хватки свою искалеченную руку, затем, внезапно оттолкнувшись обеими ногами, взвился в воздух, упал, перекатился по земле, вскочил на ноги и во всю прыть помчался к гигантским воротам электростанции. Он прошмыгнул в них, и они сразу же захлопнулись.

Королевский агент бросился в погоню, но, пока он тянул на себя дверь, не зная, как она открывается, враг его ускользнул.

Он подбежал к Суинберну и оттащил Фиджета.

— Как ты, Алджи?

— В кровавом экстазе, Ричард.

— Ты можешь передвигаться?

— Думал, могу, пока этот чертов пес не укусил меня!

— Ну, не выдумывай! Он тебя просто ущипнул по-дружески. Давай, поднимайся.

Он взял поэта под мышки и поставил на землю. Суинберн был весь в крови.

— Тебя надо к врачу, и как можно скорее, — сказал Бёртон.

— Да, надо, — выдохнул Суинберн. — Я ведь вел себя мужественно, да, Ричард?

— Да, Алджи, мужественно.

— Знаешь что… Джон Спик здесь.

Бёртон едва открыл рот, чтобы что-то ответить, как с другого конца двора донесся вой.

— Это вервольфы! — закричал Бёртон. — Давай убираться отсюда!

Подобрав шпагу Олифанта, он потащил ослабевшего друга к главным воротам, но не успели они добраться до них, как из-под арки выскочили шесть фигур в красных плащах и помчались через двор.

Вожак стаи выглянул из-под капюшона, показав острые зубы, оскаленные в адской усмешке, вытянул когти к отступающим беглецам и вдруг весь вспыхнул ярким пламенем.

Остальные твари бросились врассыпную, спасаясь от огненного ада. Суинберн, не обращая внимания на суматоху вокруг, вырвался из рук Бёртона, наклонился, что-то поднял с земли и прыгнул в дверь, на мгновение опередив Бёртона. Они оказались за воротами электростанции, Фиджет путался у них в ногах.

Королевский агент захлопнул дверь, но подпереть ее было нечем. Что делать? Через несколько секунд вервольфы придут в себя и тогда… Остается только одно — бежать!

Бёртон подхватил раненого друга на плечо и пустился наутек.

Он держал курс на восток — через выжженную пустошь к железнодорожным путям и находившимся за ними оживленной Кингстоун-роуд и мосту Челси.

— Быстрее! Вон они! — крикнул Суинберн.

Бёртон оглянулся и увидел, что вервольфы уже выскакивают из ворот.

Коротконогий Фиджет развил потрясающую скорость и уже перепрыгивал через рельсы. Бёртон пытался бежать с ним наравне, но не мог, поскольку тащил на себе Суинберна. Вдруг он заметил справа стремительно приближающийся к ним локомотив. Боже! Пока поезд не проедет, попасть на другую сторону будет невозможно. Единственная дорога к бегству отрезана, а вервольфы преследуют их по пятам.

«Нельзя терять ни секунды!» — решил Бёртон и рванул изо всех сил.

Все его дальнейшие действия были столь стремительны, что сознание не успело воспринять их, — зато потом, даже спустя много месяцев, они продолжали ему сниться.

Локомотив уже в нескольких метрах.

Бёртон прыгает через рельсы.

Ноги отрываются от земли.

Сзади когти пропарывают ему жилет и вонзаются в спину.

Оглушительный свисток.

Стена металла справа.

Обжигающая струя пара.

Гравий летит в лицо.

Оглушительный рев.

Страшный грохот проносящихся мимо колес.

Пламя за ними.

Рев постепенно удаляется.

Пар медленно рассеивается.

Серое небо.

Капля дождя на лице.

Стон рядом.

Короткое мгновение тишины.

И крик:

— Ой! Эта чертова псина опять укусила меня!

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон захохотал. Смех зародился в животе, поднялся по груди и начал сотрясать все тело, но Бёртон не противился этому. Он смеялся над Индией. Он смеялся над Аравией. Он смеялся над Нилом, над Королевским географическим обществом и над Джоном Спиком. Он смеялся над Джеком-Попрыгунчиком, над волко-людьми, над альбиносом. Но больше всего — над глупым псом, который даже в такой ситуации не смог удержаться, чтоб не тяпнуть Суинберна за щиколотку.

Он смеялся над собственным гневом, мстительностью, нерешительностью и недовольством, а отсмеявшись, опять стал сэром Ричардом Фрэнсисом Бёртоном, королевским агентом, служившим стране, в которой он родился, но которую не любил, чувствовал себя здесь посторонним и не одобрял политику империи. У него просто была работа, которую надо было выполнять.