Читать книгу - "Спутники Волкодава - Павел Молитвин"

— Я вижу на горизонте паруса негонеро. Не пора ли нам укрыться среди островов?

Вопрос, заданный сидящей на носу каноэ девушкой, заставил Ваниваки вздрогнуть. Обернувшись, он поднял ладонь к глазам, чтобы защититься от слепящих солнечных лучей. Сине-зеленые воды Паниеллы — Внутреннего моря архипелага Путаюмы — были прозрачны и бездонны, как небеса, и там, где они граничили с настоящими небесами, действительно, подобно облакам, белели паруса рыбачьих лодок негонеро.

— Настроение у рыбаков праздничное, держатся лодки кучей, так что, пока мы идем на веслах, им нас с такого расстояния не разглядеть. Лучше, однако, держаться островов, не дай бог нам попасться на глаза каким-нибудь любителям одиночества, тишины и покоя, — пробормотал юноша и принялся выгребать на запад, к поросшим зеленью, чуть возвышавшимся над водой островкам. Тилорн последовал его примеру, припоминая все, что было ему известно об островах, лежащих на их пути, Внутреннем море и характере негонеро.

Архипелаг Путаюма, если верить картам, изготовленным из акульей кожи, которые показывал Тилорну Тофра-оук, состоял из трех больших и множества мелких образовывавших кольцо островов. На юго-западе этого кольца располагался Тулалаоки, на севере — Тин-Тонгра, а на северо-востоке — Манахаш, к востоку от которого находилась Большая земля, откуда время от времени приплывали большие торговые суда. Торговали восточные купцы исключительно с жившими на Манахаше матуави, а через их руки диковинные заморские товары попадали к негонеро и мекамбо. Все три обитавших на больших островах племени принадлежали к народу хираолов, говорили на одном языке, поклонялись одним и тем же богам, хотя верования их, обряды и образ жизни кое в чем отличались друг от друга.

Жители Тулалаоки занимались в основном рыболовством. Длинные многовесельные каноэ их уходили далеко в открытое море и возвращались обычно наполненными рыбой и тушами акул, которые, ввиду немалых размеров, приходилось порой привязывать к бортам сравнительно небольших суденышек или даже тащить за ними на буксире. Рыбу вялили, солили, коптили. Акул разделывали: мясо, печень и плавники использовали в пищу, а кожу, соответственным образом обработанную, отвозили на Манахаш, где ее охотно приобретали восточные купцы, высоко ценившие также зубы акул. Были среди мекамбо и ловцы жемчуга, но занимались этим все же большей частью юноши, которым необходимо было собрать выкуп за невесту. Жемчуг на Манахаше пользовался особым спросом, однако из-за обилия в прибрежных водах акул мекамбо до недавнего времени не считали добычу «морских слез» прибыльным делом.

Негонеро, в отличие от обитателей Тулалаоки, промышляли исключительно во Внутреннем море. Лодки их были несравнимо хуже тех, что изготовляли мекамбо, а воды, омывавшие Тин-Тонгру с севера, буквально кишели акулами, и, вероятно, в связи с этим плавание в них от веку считалось запретным. Негонеро ловили рыбу, черепах и омаров, а также считались искуснейшими ныряльщиками. Кораллы, добытые ими, были, по словам Тофра-оука, выше всяких похвал, и украшения из них они делали отменные, в то время как жемчужины Внутреннего моря ни размерами, ни красотой не могли сравниться с теми, которые вылавливали мекамбо.

Жители Манахаша слыли скверными рыбаками, зато лучше всех занимались земледелием — почва на острове была плодородной, и размерами он раза в три превышал Тулалаоки. Матуави разводили кокосовые пальмы и хлебное дерево, засеивали поля кайвой и папилавой, из которых пекли лепешки и варили каши, весьма вкусные по мнению Тилорна и совершенно несъедобные на взгляд остальных обитателей Тулалаоки. Мекамбо, впрочем, вообще отзывались о жителях Манахаша с большим неодобрением. На этом большом богатом острове напрочь забыли веру отцов, обрядов не отправляли, ели что попало, круглый год возились в земле, подобно червям, знались с чужаками, чуть ли не из одной посуды с ними пили и, что было уже совершенно возмутительно, давали прибежище всем, кому почему-либо невозможно было оставаться на Тулалаоки или Тин-Тонгре.

Последнее обстоятельство Тофра-оук, рассказывая Тилорну о Манахаше, подчеркивал, помнится, особенно. Причем еще до того, как Ваниваки с Вихауви отправились на Тин-Тонгру добывать невест. Неужели предчувствовал, предвидел, что рано или поздно придется чужаку бежать с Тулалаоки, да не куда-нибудь, а на восток?

Тилорн недоверчиво хмыкнул. Не верил он ни в какие предвидения, однако, припоминая сморщенное обезьянье лицо колдуна — единственного лысого человека на Тулалаоки, — хитро щурившего маленькие выцветшие глазки, не мог не признать, что было в рассказе старика что-то пророческое. Как ни крути, придется им спасаться на Манахаше, ибо похищение невест и освобождение захваченного в плен незадачливого жениха, считающиеся в обычное время деяниями достойными, во дни ритуальных торжеств расцениваются как тяжкие преступления и караются немедленной смертью.

В стародавние времена преступники укрывались на родном острове, и это приводило к стычкам между племенами, во избежание чего благоразумные предки нынешних вождей, собравшись на легендарный совет, постановили выдавать нарушителей табу заинтересованной стороне. С тех пор — воистину Золотой век — праздники перестали было омрачаться спасением чьей-нибудь жизни, но тут откуда ни возьмись приплыли на Манахаш восточные купцы, и вновь начались безобразия. Да и как им не начаться, если появилась у злодеев возможность укрыться у матуави, для которых с развитием торговли не стало на свете ничего святого.

Тилорн усмехнулся, вспоминая красочную речь старого колдуна, и с сожалением подумал, что оказывается, ничего сколько-нибудь полезного о малых островах архипелага, Внешнем море и племени, населяющем Тин-Тонгру, от Тофра-оука не узнал. А ведь мог бы: колдун, кажется, не на шутку привязался к нему и поговорить любил.

— Ваниваки, не расскажешь ли, какие, по-твоему, испытания ожидают Вихауви и как справляют негонеро Ланиукалари? — спросил Тилорн, мерно работая веслами.

— Я не буду говорить об испытаниях, чтобы не накликать беду. Ты же знаешь, о чем люди говорят, то обычно и случается. Что же касается Ланиукалари, то празднуют его на Тин-Тонгре почти так же, как и на Тулалаоки, — нехотя отозвался юноша. — Тофра-оук, верно, рассказывал тебе о том, как его справляют у нас, и ничего нового ты от меня не услышишь. Я ведь не был на Тин-Тонгре в канун Ланиукалари.

— Тофра-оук сказал мне, что Ланиукалари — день величания Панакави, праздник примирения со злом. Но что это значит, я не понял, а он отказался пояснить, сославшись на то, что я сам все увижу и во всем разберусь, когда придет время, — возразил Тилорн.

— Со временем, быть может, и я в этом разберусь, — буркнул Ваниваки. — Смысл Ланиукалари заключается в том, чтобы напомнить людям, что нету и не может быть в мире, созданном Мудрым Тунарунгом, абсолютного зла. Глупо, казалось бы, праздновать наступление сезона дождей — времени наименее любимого мекамбо, когда даже самые отважные рыбаки не рискуют выходить в море. Однако всем известно, что без дождей не будут расти травы, плодоносить деревья — земля пересохнет без живительной влаги, острова превратятся в мертвые кучи камней и песка. Глупо, казалось бы, славить ночь, чего в ней хорошего? И все же ночь прекрасна — это время отдыха, сна и любви. Мы ненавидим акул, посланных в наш мир Панакави, но охотно едим их мясо и выгодно обмениваем шкуры на необходимые нам изделия из металла. Кто станет отрицать, что морские змеи — отвратительные твари, но в копченом виде они превосходны. Глядя на их пестрые шкуры, ты посоветовал нашим юношам нанести на свои тела такие же узоры, перед тем как нырять за жемчугом, и они беспрепятственно набрали столько раковин жемчужниц, сколько могли поднять на поверхность, и ни одна акула не посмела напасть на них. Ланиукалари — день величания Панакави, в злых деяниях и творениях которого, по воле создавшего его Тунарунга, всегда содержатся крупицы добра, которые мудрый сумеет разглядеть и обратить во благо себе и своему народу.