Читать книгу - "Невероятная история Вилима Мошкина - Алла Дымовская"

– А он не мог прийти. Олег не знает ничего. Он, может, и не любит меня совсем, и я ему не нужна. Но и тебе врать не в состоянии. Сам подумай, какая бы вышла гадость, – тихо ответила ему Аня. От Вилкиной милости ей было скверно до предела.

– Как это, не знает? – Вилка на секунду даже утратил дар речи. В его голове совсем некстати проносились мысли одна спасительней другой. Значит, Олег, и не думал поступаться товарищеской честью, и, значит, он по-прежнему невообразимый, прекрасный друг. И, как это, он может не любить Аню? Никто не может. Значит, не подает виду, святая душа. И он, Вилка, не хуже. Нет, не хуже. И тоже привыкнет терпеть боль. Ради друга и ради своей любимой. Вот только пожелать им счастья Вилка не сможет никогда, это выше его власти над собой, ничего тут не поделаешь. Но они справятся и без него, надо лишь немного помочь.

Вилка встал с дивана.

– Знаешь, Анюта, это не дело, – начал он. И разве один Бог ведал, каких мытарств и трудов стоили ему его слова. – Надо поехать к Олегу и как-то дать понять. Если ты не в силах, все же тебе, как женщине неудобно, то могу я. Чего же вам мучиться-то?

Аня шарахнулась от Вилки в сторону, как от загробного привидения. Бежать было некуда, и она просто отступила в угол за письменный стол.

– Ты что? Ты что? – единственно могла она повторять.

– Да ты успокойся, я не сошел с ума. Ты ведь все равно меня никогда не любила. Ну, по крайней мере, так, как его. И, потом, вы же никуда не деваетесь. И будете рядом. Оба. Ведь, будете?

– Будем, конечно, – ответила Аня, не очень соображая, что именно она говорит.

– И ладно. Одному мне стало бы плохо. А с вами я буду в покое. Или ты думаешь, что я способен чинить вам вблизи козни и препятствия?

– Ты – нет, – честно сказала Аня, и знала, что это так. – Но к Олегу я не пойду. И ты не вздумай. А то я с тобой рассорюсь.

– Ну, да. Сейчас не рассорились, так из-за пустяков рассоримся, – Вилке даже сделалось весело от абсурдности Аниного заявления. – Нет, если ты против, то я, конечно, не пойду. Можно подумать, что для меня подобная миссия – верх удовольствия. Да, как-нибудь сложится. Ты только не делай такое лицо, будто жизнь кончена.

И Вилка придумал. От Ани было мало толку, приходилось действовать самому. Глупость, на Вилкин взгляд, получалась несусветная. Они, как и раньше, держались на занятиях втроем, словно ничто не произошло и не изменилось. Но долго так продолжаться не могло. Анечка прямо излучала вокруг себя лютое напряжение, и Вилка опасался, что однажды она сорвется. И тогда, бог знает, что придет ей в голову. Уйти в монастырь, на другой факультет, уехать учительствовать в дальнюю деревню. И это не самое худшее. Во всяком случае, она точно будет далеко он него. Поэтому Вилка решил написать письмо. Если нельзя или запрещено сказать словами, то бумага все стерпит и спрос с нее невелик. А дальше Олег пусть заботится сам – выбросить ему послание и напустить равнодушный вид, или принять к сведению и действовать, как подсказывает сердце. Затем Вилка составил дома эпистолярный шедевр: «Дорогой Олег. У нас с Аней все. По взаимности. Если она тебе нравится, то ты ей скажи. Потому что, ты ей нравишься. Но сама она стесняется. Твой друг Вилка». Упаковав лапидарное уведомление в конверт, Вилка подсунул свое творение тишком в сумку Дружникову. С солдатским сидором Дружников к этому времени уже распрощался. Купил с летних доходов в магазине «Балатон» объемное, темно-синее чудище из кожзаменителя, да и сапоги сменил на вполне сносные чешские кроссовки. Вместо армейских брюк на нем теперь красовались турецкие джинсы. Так что вид его изменился в лучшую сторону. Он больше не напоминал сельского плотника, явившегося в город за гвоздями, а скорее походил на успешного грузчика плодоовощной базы. Но Вилка и тем был доволен. По крайней мере, рядом с Анечкой Олег уже не выглядел подобранным на живодерне бродячим псом. Назавтра Вилка ждал первых, действенных результатов от своего письма. Но гром грянул значительно раньше. И грянул прямо к нему на квартиру.

Дружников вечером того же дня позвонил в дверь на Комсомольском, но зайти отказался и вызвал Вилку на лестничную площадку к лифту. Сам он подобен был действующему вулкану Кракатау на пике активности, брызгал слюной и ревел, как напоровшийся на рогатину медведь-шатун. Претензии его к Вилке звучали довольно бессвязно, но зато весьма жизненно блистали жемчужинами матерных слов. Смысл же извержения сводился к следующему. Он, Дружников, не какой-то там, себе не позволит и другим не даст. И если взбалмошные девицы не понимают, то он объяснит. А друг дело святое. Он, Дружников, в этом непреклонен как солдат у Мавзолея. Но раз Вилка думает иначе, то сам дурак, и он, Дружников, с ним в разведку не пойдет.

– И забери свою собачью бумажку, – Дружников сунул Вилке в руки надорванный конверт. – Перебесится Анька и все. Сегодня ты ей нравишься, завтра я, а послезавтра – наш профессор Татаринов.

– Не перебесится, – спокойно возразил ему Вилка. Он видел, что Дружников немного остыл, отошел и был уже, видимо, в состоянии воспринимать чужую речь. – Ты ей не просто нравишься. Анюта, похоже, всерьез в тебя влюбилась. Может, первый раз в жизни.

– Ага. А до этого она в тебя влюбилась первый раз в жизни, – угрюмо, но уже тише ответствовал ему Дружников.

– Да, нет, не так. Просто мы с ней давно дружим. Еще со школы. И Аня, она ко мне привыкла, что ли. Не знаю. Но это не настоящее чувство. Скорее это потому, что тебя еще не было, и она никак не могла влюбиться как надо. Вот и все.

– Но ты же ее любишь! Я, чай, не слепой. И как же быть? Ведь нельзя же! – снова стал выходить из себя Дружников.

– Это тоже не настоящее чувство. То есть, я Анюту, конечно, люблю. И никого больше, наверное, любить не буду. Но если это только с моей стороны, то это же чистейшее себялюбие. Пусть все вокруг мучаются, лишь бы мне хорошо было. Ну, как ты не понимаешь? – Вилка говорил и досадовал сам на себя. Да, кричало все в нем, пусть мучаются! Пусть, потому что я больше не могу! Но переступить не сумел. «Сможет ли бог создать камень, который он не сможет поднять?» Вот вопрос вопросов, куда тут Гамлету! – Ты лучше скажи. Но уж, чур, честно. Ты-то ее любишь?

– Честно? Ну, люблю. Да ты на меня посмотри! – Дружников беспомощно развел руками и даже сердито притопнул ногой. – Куда я, сякой-разэтакий, такой девушке? По улице ходила большая крокодила! Зачем я ей? Позориться? На меня и спившиеся уборщицы не зарились. Да я в армии втрое больше других «дедов» девкам сигарет и пайка отстегивал, и то не всегда получалось. А это, заметь, были распоследние солдатские бляди.

– Я не знаю, зачем ты уборщицам, но лично для меня ты лучше всех, хотя я, само собой, не девушка, – твердо ответил ему Вилка. – И для Анюты ты лучше всех. И для тех, кому наплевать, как выглядит хороший человек. Моя мама, например, вообще считает, что настоящий мужчина должен быть чуть-чуть красивее черта. И кстати, ей ты нравишься тоже. Ты мне благоглупостями баки не забивай. Ты мне ответь, будешь с Анютой объясняться?

– Не знаю. Надо подумать. Неожиданно как-то, – растерянно сказал Дружников.