Читать книгу - "Ратник. Демоны крови - Андрей Посняков"

— Не понимаю! Русский я… Вене! Вене! Понял?

— Вы есть откута?

Ага, сообразил наконец по-русски спросить.

— Оттуда я, — неопределенно махнул рукой Михаил. — С той стороны… бежал.

— Бежаль? Так это по фам стреляли?

Ого! Здесь уже по кому-то стреляли? Славно.

— Ну, ясно — по мне. Стреляли, да не попали… сперва… Я вот и патефон из лодки вытащил, как вдруг… снова! Пришлось нырять, чтобы не продырявили… Ну, не попали чтобы… Пиджак утопил, сапоги… деньги с документами тоже в пиджаке были…

— Что ж. Пойтемте с нами.

— Охотно! Только — куда? Вы, вообще, кто?

— Там увитите.

Пожав плечами, Миша поднялся и, подхватив под мышку патефон, направился вместе с парнями… к мызе куда же еще-то?

Новая, нет, все же не такая уж и новая, постройки примерно середины, а то и начала девятнадцатого века мыза производила такое же отталкивающее и неприятное впечатление, как сгоревшая. То ли окна были слишком уж маленькие, да и со ставнями, то ли стены — чересчур мощными, как у средневекового замка, то ли… Была в этом строении какая-то несуразность, некрасивость, что ли…

А вот сад… Сад совершенно сглаживал первое, довольно-таки угрюмое впечатление! Аккуратные аллейки, старый дуб, разбитые повсюду разноцветные клумбы, дорожки, посыпанные желтым песком. И флигель! Веселенький такой, выкрашенный ярко-зеленой краской.

Во флигель они не пошли, обогнув фасад мызы, свернули к пристройке. Там, в полутемном вестибюле, Ратникову и велели ждать, кивнув на большой, обитый темно-коричневой кожей диван, не очень-то и мягкий. Ждал Михаил не один, а в компании все тех же парней, старший из которых, прихватив патефон, куда-то ушел, свернув по коридору налево — по всей видимости, доложить, кому надо.

В вестибюле, в простенке меж узкими окнами, тоже висел портрет того угрюмого мужчины с квадратной челюстью — президента Константина Пятса. Ратников ухмыльнулся — значит, туда и попал. Конец тридцатых!

Парни оказались неразговорчивыми, да Миша у них и не спрашивал ничего — не того полета птицы. Что они могут сказать-то? Нужно было говорить с более осведомленными людьми. И подобная беседа, по всем признакам, вот-вот должна была состояться.

— Прохотите! — выглянувший из коридора старшие сделал приглашающий жест.

Михаил с готовностью поднялся с дивана, стоявшие вдоль стен парни пошли вслед за ним.

Голые, выкрашенные темно-серой краской стены, двери… дубовые, что ли? Одна из них приоткрыта. Туда и вошли.

Ратников зажмурился от хлынувшего прямо в глаза солнца. Помещение оказалось небольшим, но светлым, с высокими, забранными мощными ажурными решетками окнами. Больше всего оно напоминало приемный покой больницы — белые стены, топчаны, какие-то — тоже белые — шкафчики, большой конторский стол напротив окна. И белая ширма, за которой обычно переодеваются для осмотра.

— Отевайтесь! — усевшись за стол, охранник кивнул на лежавшую на одном из топчанов, слева, пижаму… Ну точно — больница!

— Вижу, вам как раз…

Михаил улыбнулся: ну, вообще-то да, впору. Правда, штаны чуть коротковаты… зато шлепанцы — в самый раз.

— Садитесь… Расскашите о себе, кратко.

— А чего рассказывать-то? Родился я в шестнадцатом году, в Санкт-Петербурге, Петрограде тогда уже… Отец — столяр, мать — домохозяйка, братьев-сестер нет, не успели родить. Да и отца я не помню — мал был, он на войне и погиб, на империалистической, матушка тоже долго не зажилась — в Гражданскую сгорела от тифа, ну а я… Какое-то время беспризорничал, потом — нашлись хорошие люди, пригрели…

— Что за люти?

— Считайте, по-вашему — преступники, — криво ухмыльнулся Миша. — Но от них я тоже сбежал, как подрос. Не люблю никакого давления, знаете ли. Работал в одном тресте, счетоводом…

— Но старые связи остались? — выйдя из-за ширмы, спросил невысокий чрезвычайно подвижный человек лет пятидесяти, с длинным, лишенным всяких морщин лицом, совершенно ничем не запоминающимся, обычным, и бритой наголо головой. Или незнакомец был просто лысым. В добротном — сером, с искрою — костюме-тройке, при белой рубашке с вишневого цвета галстуком, заколотом золотой булавкой, в черных, надраенных до блеска башмаках со скрипом, выглядел он, надо признать, вполне авантажно.

Охранник поспешно вскочил со стула.

— Спасибо, Матиас, — занимая место за столом, улыбнулся вошедший. — Теперь же — оставьте нас. На сегодня ваша работа закончена.

— Слушаюсь, господин Лаатс! — по-военному прищелкнув каблуками, молодой человек вышел за ширму — сразу повеяло сквозняком, видать, там тоже имелась дверь… ну, конечно.

— Возьмите за ширмой стул и присаживайтесь ближе, к столу, — тут же распорядился господин Лаатс. — Вот так… прекрасно!

Он говорил по-русски легко и свободно, хотя и чувствовался небольшой акцент:

— Ну-ну, рассказывайте дальше. Как ваше имя, кстати?

— Михаил. Михаил Сергеевич Ратников.

— Значит, счетовод, говорите?

— Да, счетовод… — Ратников потянулся и хмыкнул. — Но вообще-то я занимаюсь антиквариатом, картинами там и всем прочим… Вы же нашли портсигар, господин Ласт! Там, в патефоне.

— Да, нашел, — кивнул лысый. — Я просто предположил — а зачем брать с собой патефон, нелегально пересекая границу? А действительно, зачем?

— А вот именно для этого и надо! Чтобы пересечь границу… — цинично усмехнувшись, Михаил заложил ногу на ногу. — Кофе не предложите? А то что-то пить хочется.

— Предложу ужин. Только чуть позже. Так что насчет патефона? К чему?

— Небольшой пикник — лодки, девочки, патефон… Немного проворства и — оп! — я уже в иных водах.

— Не нравятся Советы?

— Достали!!! Они хотят строить светлое будущее, а я — нет. Устал жить в страхе. Да и тучи уже сгустились, еще б немного, и… Хорошо, есть кое-какие знакомые на границе. Помогли.

— Об этом, если потребуется, напишете подробно, — господин Лаатс ухмыльнулся. — Сейчас же — о портсигаре. Золото — это понятно, но… Что значит эта вымокшая записка… кое-что я все же смог прочитать… Модильяни, кажется?

— Да, Модильяни, — хитро прищурился Михаил. — Три великолепных эскиза! И не менее великолепные Матисс, Брак, Пикассо! Они есть, есть… их нужно только взять… и не за такую уж большую цену.

— О, Матисс! Пикассо! — собеседник, похоже, пришел в возбуждение: встал, прошелся по комнате, усмехнулся. — Вы хотите сказать, что знаете, у кого и где все это взять?

— Ну конечно! А зачем же тогда я все это записал, позвольте спросить? Знаете, всегда жаловался на память, господин… Лаатс.

— Да, да, вы именно так и можете меня называть. А жаловаться на память в вашем возрасте глупо! — Светло-серые холодные глаза холеного господина сверлили Мишу насмешливыми недоверчиво-колючими буравчиками. — И еще глупее — фиксировать на бумаге кое-какие вещи… Зачем вы все это записали? Память? Хм… А хотите, я вам скажу?