Читать книгу - "Слуга Империи - Раймонд Фейст"

Кейок скорбел о солдатах резерва, которые под командованием Дакхати защищали фланги, оттягивая на себя значительные силы. Он молил небо, чтобы их смерть была быстрой и почетной. Ценой своей жизни они давали возможность товарищам по оружию восстановить оборонительный рубеж. Потери Минванаби приближались к трем сотням. Солнце стояло в зените, но воины Акомы держались не менее стойко, чем в начале сражения.

Однако никто не знал, сколько еще сотен будет брошено на штурм.

Под палящим солнцем ущелье превратилось в пекло. В воздухе стоял удушливый запах крови, пота и смерти. Над трупами роились полчища мух. Звуки битвы эхом отдавались от каменных стен.

Воздев глаза к небу, Кейок помолился за своих. Затем он подозвал троих слуг, а с ними — перепуганного мальчонку-водоноса и приказал им незаметно перелезть через вал, чтобы попытаться бежать. Если воины Дакхати стойко принимали на себя основные удары врага, то еще оставалась надежда, что этой четверке удастся скрыться в зарослях и добраться до земель Акомы.

Но этому не суждено было сбыться. На глазах у Кейока все четверо были зарублены вражескими мечами. Несчастные не издали ни крика, ни стона, даже мальчик встретил смерть лицом к лицу, сжимая в руке кухонный нож.

«О Туракаму, будь благосклонен, прими эту жертву», — молил Кейок. Он знал, что ему осталось жить недолго, но принимал свой близкий конец как данность. Сжав рукоять проверенного в битвах меча, он поклялся, что враг заплатит страшную цену.

* * *

В бледных сумерках заката на ущелье стал опускаться туман. Изможденные солдаты сменяли друг друга у оборонительного вала. Отряд Акомы не сдавался, хотя из ста воинов, сопровождавших караван, в живых осталось менее сорока, а из полусотни слуг уцелело от силы два десятка. Над их головами нескончаемым дождем летели стрелы Минванаби. Лечь было невозможно: распростертое на земле тело становилось легкой мишенью для лучников. Кто-то пытался передохнуть, опустившись на землю и прикрывшись щитом, но для этого нужно было скорчиться, и усталые члены только сводило судорогой.

Время шло. Люди умирали. Кейок обходил позиции, чтобы оценить оставшиеся силы, и вдруг почувствовал резкий удар справа. Он едва не упал: правое бедро пронзила острейшая боль. Из ноги торчала стрела. Его подхватили под руки двое солдат, отвели к стене, где град стрел был не самым жестоким, и помогли сесть.

У старого полководца потемнело в глазах.

— Проклятье, какая боль, — тихо сказал он.

Шальная стрела, наугад выпущенная в потемках, задела кость.

— Протолкните стрелу дальше, — с трудом выговорил он, — отломите оперение и выдерните древко.

Солдаты переглянулись; Кейок прикрикнул, чтобы они не медлили. Но у них не хватило духу сказать страшную правду: вытаскивая стрелу, они неизбежно порвут артерию, а это повлечет за собой верную смерть от потери крови.

Кейок выругался. Он высвободил руку и уверенным движением отломил оперение стрелы.

— Протолкните острие! — снова потребовал он.

— Рана загноится, — неуверенно возразил солдат. — Надо бы осторожно разрезать, а потом промыть.

— На споры нет времени. — Теперь голос Кейока был не менее твердым, чем его рука. — Если эта проклятая стрела будет и дальше скрести о мою кость, я потеряю сознание и не смогу командовать отрядом.

Солдаты молчали. Кейок старался говорить спокойно:

— Рана не успеет загноиться — мы столько не продержимся. Перетяните ногу выше раны и протолкните стрелу!

Воины не могли долее противиться. У Кейока поплыло перед глазами, но через несколько минут он пришел в себя и обнаружил, что солдаты уже перевязывают его рану.

По приказу военачальника солдаты подняли его на ноги. Он наотрез отказался опереться на палку и сделал пару коротких шагов. В ране сердито стучала кровь. Но никому из воинов Акомы не пришло бы в голову оспаривать его власть. Он все еще командовал обороной. Призвав к себе способного молодого солдата по имени Сезаль, Кейок назначил его сотником. Тот преисполнился гордости, но продержался в новом звании не более часа. Его дерзкая вылазка заставила противника отойти, но ответный удар был страшен. Акома держалась из последних сил, в то время как резервы Минванаби казались неистощимыми. Кейок не стал подыскивать ему замену — при том, как мало воинов осталось в ущелье, второй командир был уже не нужен.

Приволакивая ногу, полководец приблизился к слугам и приказал увеличить паек при раздаче еды. Провизии оставалось с избытком; даже обходясь без горячего, солдаты могли поесть вдоволь. Кейок через силу жевал лепешку и ломтик вяленого мяса. Пульсирующая боль и нестерпимое жжение в правой ноге не отпускали ни на минуту. Удостоверившись, что в его сторону никто не смотрит, он выплюнул последний кусок. Когда ему подали мех с водой, он сделал несколько глотков, но так и не смог избавиться от ощущения, будто лепешка застряла у него в горле.

Кейок оценил потери Минванаби: за минувший день у вала полегло не менее трех с половиной сотен воинов из вражеского стана. С наступлением ночи их потери должны были уменьшиться: обороняющихся одолевала усталость. После захода солнца Минванаби потеряли человек пятьдесят. На каждого погибшего солдата Акомы приходилось пятеро Минванаби. Неотвратимо близился тот миг, когда враги прорвутся через вал, хлынут в ущелье и перебьют тех немногих, кто еще оставался в живых. Кейоку не в чем было упрекнуть своих воинов: их стойкость превзошла все ожидания. Он надеялся, что хотя бы некоторые из них еще увидят рассвет.

Прислонившись к отвесной скале, холодной и влажной, Кейок снял шлем и ощутил смертельную усталость. При слабом мерцании тлеющих угольев он рассмотрел свою рану: истерзанная плоть стала темно-багровой и пульсировала, как живая, захлестывая все тело чудовищной болью. Это все пустое, сказал себе старый полководец, ибо раны служат мерою зрелости воина. Жизнь — это боль, а боль — это жизнь. Далее его мысли спутались в неравной борьбе с мучениями, бессилием и старостью.

* * *

Кейок очнулся, когда кто-то из солдат потряс его за плечо. С трудом разомкнув слипшиеся веки, он не сразу вспомнил, что произошло, и по многолетней привычке сразу поднялся на ноги. Однако его обожгла такая страшная боль, что он задохнулся и едва не рухнул наземь. Солдат и виду не подал, что его сердце сжалось от сострадания.

— Военачальник, мы слышим, что сюда через горы движется вооруженный отряд!

Кейок сощурился и поднял глаза к узкой полоске неба. Ночь была беззвездной, тьма еще не рассеялась.

— Сколько до рассвета? — выговорил он.

— Добрых два часа, военачальник, — хмуро ответил солдат.

— Загасить огонь, — последовал приказ.

Можно было не сомневаться, что враги давно успели обложить их со всех сторон. Глубокие морщины избороздили лоб Кейока.

— Если это ударные силы Ирриланди, с чего бы им наступать впотьмах? — От боли и жара он не осознавал, что размышляет вслух.