Читать книгу - "Солдаты далекой Империи - Максим Хорсун"

Но через минуту глаза привыкли к темноте. Стали различимыми силуэт навсегда заблокированного штурвала, безмолвный телеграф, приземистая тумба нактоуза; из черной глубины на меня бессмысленно таращились глазки многочисленных циферблатов. Не до конца отдавая отчет в том, что делаю, я шагнул вперед. Под подошвами заскрипели осколки стекла, к лицу прикоснулся ветер, наполненный омерзительным запахом гари.

Значит, то, что разворотило комингс, пронеслось через рубку, разбило окно и вывалилось наружу. Что-что, а боевые механизмы «хозяев» (мой человеческий разум до сих пор противился считать их живыми… пусть даже квазиживыми существами) так себя не ведут.

Тьма в дальнем углу заколыхалась, выталкивая навстречу мне человека. Я остолбенел. Человек выставил правую руку вперед — так, точно собрался поздороваться, — и двинулся хорошо знакомой каждому члену экипажа «Кречета» походкой.

— Иоганн… Карлович? — пролепетал я, ощущая во рту сильную сухость. — Капитан?

Дыхание перехватило, а колени задрожали так, будто через плечо мне кто-то перекинул тушу откормленного теленка. «Только пусть он не касается! — пропищал в голове некто жалкий и насмерть перепуганный (наверное, я сам). — Все что угодно, только не рукопожатие!»

Капитан пожевал губами. Он был явно чем-то расстроен. Явно собирался устроить кому-то показательный разнос. Кто-то небрежно лопатил палубу… Кто-то из офицеров позволил себе браниться матом… Кто-то отсутствовал на утренней службе… На большом корабле этот «кто-то» каждый божий день допускал какие-то мелкие, порой и вовсе незначительные оплошности. Наметанный глаз И.К. Германа живо находил виноватых…

Нынче же в глазницах Иоганна Карловича серебрился иней, а от дыхания веяло холодом. Не произнося ни единого слова — выражением лица и позой, — он потребовал, чтобы я взял его за руку. Рука на вид была плотной, холеной. На тыльной стороне ладони имели место три пигментных пятна и рыжеватые колечки волос. Вот только ногти у капитана отсутствовали, пальцы выглядели так, будто их объел грибок.

Уж не собирался ли капитан увести меня с собой? В промерзшую землю марсианской пустыни?

За что, капитан?..

Револьвер был нацелен в грудь Иоганна Карловича, туда, где под ребрами скрывалось давно переставшее биться сердце. Промахнуться с такого расстояния мог разве что слепой. Или покойник… Только имел ли я право стрелять в капитана, пусть даже мертвого? По меньшей мере это было бы вопреки традициям русского столбового дворянства.

Но вот из-за моей спины полился оранжевый свет. Капитан сейчас же утратил материальность, растаял, как тает туман. Я остался в дураках: кто теперь растолкует, видел ли я призрак покойного И.К. Германа на самом деле или это зло пошутил рассудок, измученный многодневным переходом через пустыню, голодом и постоянным внутренним напряжением? Кто поставит доктору диагноз?

В рубку ворвался отец Савватий. Священник нес «керосинку» в высоко поднятой левой руке, а правой держал мою двустволку. Черные глаза его были переполнены страхом и одновременно — полоумной решимостью солдата, идущего в «штыковую». Как он там говорил? Священник — это учитель, врач и воин. Нашему отцу Савватию, хочешь ты или не хочешь, но приходилось достойно справляться и с тем, и с другим, и с третьим.

Убедившись, что рубка пуста и доктору Рудину ничего не угрожает, Савватий сбросил с себя шелуху воинственности. Его взгляд сделался вопросительным, а охотничье ружье легло на плечо, прикрытое лохмотьями рясы.

В ответ на немой вопрос я лишь развел руками.

И тогда мы осторожно приблизились к разбитому окну.

Цилиндр лежал внизу. За носовой башней главного калибра. Его корпус был расколот, металлические потроха выглядывали наружу, щупальца торчали в разные стороны, точно лучики солнца, нарисованного малышом.