Читать книгу - "Пока смерть не обручит нас - Ульяна Соболева"

Но где-то в глубине души еще теплилась слабая надежда, призрачная, легкая, как дуновение ветерка. Она истлела окончательно, когда ко мне в темницу пожаловали стражники, священник и сэр Чарльз. Уже так хорошо мне знакомый… но в этот раз даже в его глазах не было того хладнокровного спокойствия. Мне показалось, что я вижу жалость… и стало еще страшнее. Священник кивнул стражникам, и они схватили меня за руки, причиняя адскую боль израненной руке. Служитель Бога подошёл ко мне и брезгливо морщась велел закатить рукав. Змея сделала несколько кругов по израненному запястью, причиняя мне ужасные страдания, а стражники выдохнули и осенили себя крестным знамением.

— Это она. Ведьма Блэр. — меня отшвырнул обратно на тюфяк с соломой, а священник выпрямился и сложил руки на животе. — Именем Святой Церкви, короля Карла Второго и герцога Ламберта вы проговариваетесь к смертной казни через сожжение. Казнь произойдет сегодня на главной площади Адора куда вас доставят под стражей. Вы можете очистить свою душу и исповедаться передо мной.

Я нервно рассмеялась, особенно когда услышала чьими именами меня приговорили к смерти.

— Опять казнь? И как вы меня представите толпе? Воскресшей ведьмой Блэр? Или скажете, что в первый раз по ошибке казнили другую ведьму?

— Происки дьявола нам неведомы и каким способом вам удалось избежать смерти в первый раз знает лишь он, враг господа нашего. Но добро сильнее зла и восторжествовало довольно быстро.

— Добро? Казнь и сожжение заживо вы считаете добром? Тогда может быть зло намного гуманнее вашего добра?

— Покайтесь, дитя мое, — сказал он пафосно и протянул мне крест, тыча им в лицо.

— Мне не в чем каяться.

— Значит огонь очистит вашу душу.

Они ушли, а я откинулась на спину, глядя в потолок с слушая, как ветер завывает на улице и как раздаются издалека раскаты грома. Боль наконец-то отступила и перестала терзать меня… физическая боль. Оставалась другая. Нескончаемая, ноющая боль от осознания, что ни в одной из реальностей я так и не стала для него кем-то значимым. Слезы жгут глаза, но не катятся по щекам.

Через время опять послышались шаги по лестнице, и я вскочила с тюфяка, когда к клетке подошел человек в черном плаще с большим капюшоном, закрывающим лицо. Я попятилась назад… неужели за мной пришел палач?

Но он скинул его с головы, и я узнала герцога. Бросилась к нему, хватаясь за прутья, окровавленными руками, а он смотрит на меня, мне в глаза. Потом схватил за запястье и задрал рукав, вздрогнул, увидев израненную кожу, провел по ней пальцами в кожаной перчатке.

Потом дернул меня к себе, заставляя всем телом прижаться к клетке.

— Скажи мне сейчас кто такой Миша? Кто он тебе?

Встретилась с такими пронзительными стальными глазами, словно впившимися мне в самую душу.

— Мой муж…

Прошептала еле слышно, чувствуя, как все тише бьется сердце и умирает надежда, стихает дуновение ветерка и внутри становится смертельно тихо.

— Твой кто?

Сдавливая мои плечи с такой силой, что кажется сломает ключицы.

— Мужчина. — поправила саму себя, — мой мужчина.

— Любишь его? — страшный вопрос…, наверное, я должна сказать «нет» это мой шанс спастись… возможно… Именно этого ответа ждет герцог. Но если я скажу «нет» это будет ложью… Я отрекусь от всего что переполняет мое сердце, от всего что мне дорого и свято. Ведь моя любовь к Мише и к Моргану является одним целым. Как бы абсурдно это не звучало для кого-то… для меня это было именно так.

— Любишь? Отвечай, Элизабет… не молчи!

— Люблю, — выдохнула и почувствовала, как разжались его пальцы, отшатнулся в темноту. Какое-то время еще стоял напротив меня, а потом резко развернулся, набросил капюшон на голову и растаял в темноте. Я только услышала его удаляющиеся шаги.

За мной пришли на рассвете, натянув на голову мешок и, скрутив мне руки, вывели во двор, затолкали в клетку.

Пока везли обратно в город я смотрела сквозь решетку и думала о том, что у меня проклятое дежа вю и я уже ехала вот так же в Адор в клетке. Ехала на сожжение, как и сегодня. Только тогда мне было всего лишь страшно… а сейчас мне страшно и больно. Вот какой короткий век у любимой игрушки герцога. Игрушка слишком строптива и честна, чтоб в нее играться дальше. Да и он уже получил от меня все что хотел… Разве мужчины не становятся равнодушны и презрительны после того, как уложат женщину в свою постель, после того как запачкают ее тело своей спермой? Нет ничего более естественного, чем потерять интерес к той, кого уже отымел.

Впереди меня ехал король со своей свитой и герцог с новоиспеченной женой и воинами. Моя клетка поравнялась с ее каретой, когда мы проезжали по мосту и я увидела, как она с ненавистью посмотрела на меня и вздернув подбородок усмехнулась, откидываясь назад на спинку расшитого золотом сидения. Такая роскошная, неприступно далекая. Не сравнить со мной в грязном белом платье, стоящая на коленях в железной коробке, как животное. И рядом с каретой он… на своем жеребце… на Азазеле. Даже не смотрит в мою сторону, как будто меня уже казнили. Как будто меня уже нет. Вот они самые жестокие удары… осознание собственной ничтожности и меня шатает как будто выбили почву из-под ног.

Никакого суда, никаких заседаний как в прошлый раз. Меня привезли сразу на площадь и держали в клетке, пока там сооружали помост и таскали к нему связки хвороста. Но я не смотрела туда… все это время я смотрела на него. На то, как он восседает рядом с ней и наблюдает как перед ним, готовятся к моей смерти и помост окружают люди. Они в недоумении, они не сразу поняли, что сейчас произойдет… но слухи расползаются быстро. И вот уже слышны первые крики:

— Сжечь! Проклятая Блэр воскресла! Сжечь суку!

— Она вернулась с того света убить наших детей!

— Дочь дьявола избежала смерти!

— А что если она воскреснет и сейчас? Разрубите ее на части! А потом сожгите каждую из них!

— Утопите ее!

— Верные жители Адора и подданные короля Карла Второго, подданные герцога Моргана Ламберта!

Глашатай смотрел по сторонам, сжимая пальцами в бархатных перчатках длинный пергамент, закрученный внизу в трубочку со свисающей на нитке печатью. А я словно смотрела фильм… страшный, красивый своей ужасающей реалистичностью. Фильм про меня и со мной в главной роли. Только фильм документальный и я далеко не актриса. И кино подошло к логическому концу. Как говорил мой папа: «тряпки падают публика визжит и плачет». Публика на самом деле визжала… но никто не плакал. В этом мире обо мне заплакать могла только я сама.

Стою на эшафоте, собранном из бревен и досок на скорую руку, окруженная сухими ветками со всех сторон. И вокруг одна ненависть в человеческих лицах. Осуждение, страх. Они все держат дистанцию, отворачивают детей, осеняют себя крестными знамениями. Они меня боятся. Я связанная и жалкая не могу даже пошевелиться, а им страшно. Захотелось истерически рассмеяться.