Читать книгу - "Дропкат реальности, или магия блефа - Надежда Мамаева"

Время – лучший лекарь и отменный патологоанатом, справедливый судья и убойное успокоительное: если не примирило двух противоположностей – Армикополь и Хопкинса, то сделало возможным их сосуществование. Притерпелись. И инквизитор к городу, и город к инквизитору. Один стал позволять себе малые умеренные вольности, другой – делать вид, что слушает приказы хоганова карателя. Впрочем, народ армикопольский с охотою посещал забаву, редко, но все же устраиваемую инквизитором, – сожжение ведьмовок.

Когда ввели двоих – рыжую, шваброобразную девицу и герра, помятого, с фингалом, начавшим уже заплывать, и рассаженной щекой, – инквизитор как раз размышлял, что давно не было на площади огнища. Хопкинс свято веровал, что показательные казни – прививка от еретичества. И если колдовок всех не изведешь, то попавших в руки инквизиции надлежит неукоснительно отправлять по пути, из которого нет возврата. И неважно, кого обвинят в пособничестве мракобесам: знатную богатую горожанку или чухонскую крестьянку. Хотя горожанку, конечно, выгоднее: часть наследства-то на благо инквизиции отойдет.

Окинув взглядом прибывших, Хопкинс вопросил:

– Это ты та ведьма, о которой судачит весь город? Будто бы ты вместе со своим полюбовником совращала честных юношей, а сама, аки оборотень, переиначивалась мужчиной и творила непотребства?

Эрден лишь поразился богатству людской фантазии и тому, что даже роль главного злодея и то досталась не ему, а Иласу. Последний же, ограниченный образом имбецилки, лишь промычал нечто нечленораздельное в ответ и хрюкнул.

Дознаватель, изображая «переводчика», пояснил:

– Досточтимый герр инквизитор, видите ли, фьерра Урсула немного… недалекого ума… В детстве ее уронили.

«Ага, с колокольни и раз этак двадцать», – мысленно добавил конвоир, наблюдавший недалеко от выхода эту картину.

– И потому она никак не могла исполнить того, что ей вменяют в вину…

– Складно врешь, – выдал инквизитор. – Соври тогда еще: как объясните, что бляха с мощами святого Фарама засияла? Или то, что эта фьеррина после смертельной раны встала как ни в чем не бывало?

– Многоуважаемый герр инквизитор, – Эрден изворачивался ужом на раскаленной сковородке, – стоит сказать, что артефакт засиял не у меня или фьеррины в руках, а в руках того юноши, который заговорил с нами на улице. Следовательно, либо он сам колдун, либо кто-то, проходивший в этот момент рядом, обладал мракобесьим даром. А если учесть, что в службу инквизиции никоим образом поборник тьмы проникнуть не мог… Что же касается «смертельной раны» – там царапина была небольшая, диск тот метательный в ребре корсета застрял, а девицы почти и не задел.

Здоровущее пятно крови, которое в этот момент бочком пытался прикрыть говоривший, вопило об ином раскладе, но Эрден верил в свою звезду. Или во что там полагается верить утопающему?

– Сладко брешешь, аж заслушаешься. – А потом, повертев в руках быстропишущее перо, вынутое из чернильницы, инквизитор задумчиво произнес:

– Дыба, или сразу на костер?

– Позвольте, герр Хопкинс. – Эрден, у которого в судьбоносные моменты шестеренки в голове вертелись с утроенной скоростью, так что он вспомнил имя, лишь единожды им слышанное, как и характеристику его носителя – «маразматик и фанатик», воскликнул: – А как же закон, который гласит: «Обвиняемый не виновен, пока не доказано обратное»?

– А ваша вина, как и вина фьерры, доказана, – потряс инквизитор увесистой папкой. – Пока вы соизволили почивать в отведенных вам покоях, мои подчиненные опросили очевидцев, составили две дюжины протоколов и свидетельских показаний. Осталось вписать лишь ваше имя и имя фьерры в обвинительный приговор. Итак?

Хопкинс выжидательно уставился на дознавателя. Эрден молчал: «Называть полное имя Иласа? За ним и так объявлена охота. Старик сдержал слово и объявил сына мракобесьим отродьем, отрекшись от родства. Обнаружится, что фьерра – младший Бетран, вместо костра будет колесование. Представиться самому – поверит ли, что перед ним младший Антер? Если бы был карьеристом – если не поверил, то наверняка побоялся бы связываться, а фанатик…»

Хопкинс расценил молчание по-своему:

– Не желаете представиться – тогда сначала в…

– Нет! Еще как желаю. Мое полное имя Эрден дис Антер. Я сын главы инквизиции Люциануса-Виргилия-Мориэрта дис Антера. Я являюсь урмисским дознавателем и состою в чине тайного советника.

– Ты ври, да не завирайся! Сын он великого инквизитора! – Хопкинс аж покрылся нервическими пятнами и стукнул кулаком по столу, отчего чернильница, подпрыгнув и изобразив акробатический кульбит, упала набок. Ее содержимое растеклось по столешнице, еще сильнее разозлив инквизитора. – Эрден ныне в столице, с молодой беременной красавицей женой. Об этом все имперские ведомости пишут. Незачем ему сейчас в этот город порока и разврата мотаться, да знаться с такими вот фьеррами.

Красноречивый кивок на измочаленную шевелюру рыжухи и последовавшее за ним распоряжение:

– В приговоре так и запишем: самозванец и… Эта имя хоть свое назвать может? Или тоже – не иначе дочь его императорского величества Ваурия? Принцессочка?

Илас, которого эта мистификация правосудия достала не меньше, чем инквизитора поклеп на славное имя Антеров, выдавил:

– Уряс-с-сула, – старательно коверкая язык, изрек блондин, – изя прияболятья…

– Урсула из Приболотья.

Хопкинс был удовлетворен и, обращаясь к конвоиру, приказал:

– Готовьте на центральной площади кострище. Как стемнеет, через пару свечей будем жечь.

Инквизитор за годы своей службы убедился: чем быстрее будет осуществлено правосудие, тем лучше. Пока толпа пылает праведным гневом, пока народ жаждет крови и отмщения, его – десницу Хогана – за верный приговор поддержат, похвалят, одобрят. Затяни – и начнутся сомнения: так ли виновна, да вдруг еще доброхоты подоспеют на вызволение.

Дверь за осужденными закрылась, и хоганов каратель, погруженный в свои мысли, нечаянно вляпался рукою в чернильное пятно. Данное обстоятельство послужило причиной лекции, весьма далекой от литературы, а поскольку бестиарий был лектором хорошо изучен, матюги выходили на редкость сочными и нетривиальными. Но даже это не сильно омрачило радость Хопкинса от того, что правосудие таки восторжествовало и колдовка все же пойдет на костер…

* * *

Святое право тюремщиков – воспользоваться заключенной. А то, что в камере сегодня двое – так и Эртат не один. Он сегодня заступил на дежурство в полдень, и его смена как раз выпадала на приведение приговора в исполнение. Тюремщик уже слышал рассказы сослуживцев, дескать, девка-то, колдовка, недурна, хоть и рыжая, в самом соку, хорошо бы такую попользовать. И, подбив на развлечение еще троих, он пошел проверять правдивость молвы. Памятуя, что делать можно все, лишь бы лицо не попортить, он открыл дверь камеры:

– Ну шо, красава, развлечемся?

Спутник колдовки был тоже запримечен. А чего добру пропадать? Чернявый, симпатичненький, чистенький, ну да Эртат не на лицо любоваться будет… со спины сподручней…