Читать книгу - "Степь и Империя. Книга I. Степь - Балтийский Отшельник"

Вторя ему, шумно ударил вверх фонтан Источника Жизни. В увлажнившемся воздухе запахло послегрозовой свежестью.

В центре круга темнота продолжала сгущаться и вот, возник силуэт неясной темной массы. Постепенно разгораясь, засветились мерцающим, как пламя факелов, кроваво-красным цветом выгравированные в камне линии окружности и границ секторов. Их свет пульсировал и переливался, как биения громадного сердца.

И все увидели его — Первого Волка.

Черный волк с седой мордой сидел посреди круга, прямо на пересечении линий секторов. Он был громаден — взрослый воин был бы вровень лишь с плечом сидящего зверя.

Седой Волк обвел оранжевыми глазами трибуны. Все затаили дыхание…

…и тут Волк протяжно, по собачьи, с поскуливанием, широко зевнул и шумно почесал себя задней лапой за ухом.

Вздох облегчения пронесся по трибунам, но тут разумы присутствующих поглотило сознание Бога.

Первый Предок был голоден, и все присутствующие разделили голод Зверя. Не «голод», а Голод, всепоглощающий, безотлагательный, повелительный.

Седой поднялся и прошелся по кругу, принюхиваясь. От рабынь несло аммиачным запахом страха, теплой кровью, бьющейся в жилах, благовонными маслами.

Он сделал еще круг. Трибуны вместе с ним услышали миллионы запахов, недоступных человеческому обонянию, в том числе — и собственный, учуянный Волком как сотни тоненьких ручейков — восторженных, боязливых, стыдливых, экстатически восхищенных.

Волк сосредоточился на рабынях. Те восхитительно пахли мясом — теплым, живым, трепещущим и беспомощным. Это было так соблазнительно, что Голод вскипел гигантским цунами и затмил все остальное. Сильным ударом лапы он опрокинул на спину самую трепещущую из них и впился зубами в мягкий живот, торопясь добраться до нежных пряных потрохов…

Отчаянный крик пожираемой заживо рабыни наполнил ночь. В воздухе поплыл железистый запах крови. Волк рванул раз, другой…

Из разорванной брюшной аорты в воздух ударил черный фонтан крови, и крики рабыни смолкли. Хищник быстро глотал вырванные куски, выедая печенку, и люди, поглощенные его разумом, разделяли с ним этот вкус, это наслаждение жадным насыщением плотью, еще не успевшей осознать свою смерть.

Лишь одни протяжный горестный крик прозвучал с трибун. Но в нем не было сочувствия, кричал мастер, «создавший» эту рабыню, видя гибель своей работы…

Рабыни бросились ничком, пряча глаза от жуткого зрелища, и лишь одна продолжала держать прямой спину и раскрытыми глаза, хотя прямо перед ней дергались в агонии пятки умирающей, а «полено» хвоста пирующего хищника несколько раз обмело ее по лицу…

* * *

Волк ел жадно и быстро насытился.

Первый Предок погрузился в сытую дремоту, и все присутствующие разделили звериную радость удовлетворенных желаний, счастье сытого Зверя. Ничто сейчас не тревожило нажравшегося хищника, равнодушие сытости овладело им и Детьми Волка.

Но это продолжалось недолго…

Сытым Волком овладел голод иного свойства.

Похоть! Алый поток похоти окатил всех и увлек своим бурным течением.

Каждый вместе со Зверем, его обострившимся нюхом, исследовал всех рабынь. Лишь одна из них пахла призывно, остальные пересохли от ужаса…

Первый Предок легонько подтолкнул понравившуюся ему рабыню мордой в спину, пригнув грудью к камню. Лизнул открывшееся женское место, наладился чувственной дрожью ответившего женского тела. И со звериным рыком ворвался в нее, покрыв как суку!

И все Дети Волка разделили с Первым Предком это звериное наслаждение полностью — и радость проникновения, и долгую пору страстных движение. Восемь раз избранная Волком рабыня взмывала на вершину экстаза, восемь раз ее пульсирующее лоно жадно пыталось выдоить Бога в теле Зверя.

Но вот, наконец, истомленная матка раскрылась, и острый кончик волчьего члена проник сначала в шейку, а потом и в самую глубь утробы человеческой самки и наступила пора волчьего экстаза. Узел раздулся, плотной пробкой закупорив влагалище, и мощный поток семени ударил в матку. Рабыня взвыла и распласталась без чувств.

Но Волк уже развернулся спиной к своей сучке, как и положено на волчьей свадьбе. Он наслаждался нечеловечески долгим оргазмом, каждый толчок семяизвержения раз за разом поднимал его на вершины блаженства, и с ним этот бесконечный восторг разделили Дети Волка.

Женская матка не может вместить такого объема, не разорвавшись. Но рабыня, избранная Богом Народа и принявшая его семя, перестала быть человеческим существом.

Прикосновение божественной сущности сделало рабыню саму существом магическим, к роду человеческому более не относящемуся, переплавило ее тело, превратило в Королеву Рабов.

Только прикосновение Бога к разуму — изменяет разум, прикосновение к пи@де — изменяет пи@ду. Процесс один — результат совсем разный…

* * *

— Когда Волк покинул утробу новой Королевы Рабов, — усталым голосом закончил Дин свой рассказ, — небо на восходе уже серело. Он отряхнулся, улегся в центре круга и заснул. По мере того, как он засыпал, тиски его разума отпускали нас, а его тело бледнело. Когда мы перестали его видеть, мы перестали и чувствовать его…

Дальше все было как обычно.

Бесчувственную новую Королеву водрузили на «трон», больше похожий на родильный стол, выставив на обозрение натруженное мокрое лоно. И первый луч солнца упал на зияющую влажную щель красноречивым символом рождения, начала нового цикла.

Оставшихся в живых «общих рабынь» заставили «причаститься» сочащимся семенем Первого Предка, завершая их посвящение и трансформацию, открывая им доступ в Степь — где они будут предлагать всем желающим отпробовать их постоянно жаждущие тела.

Потом потянулась длинная цепочка допущенных на площадку Волчиц, ведущих за волосы своих «рабынь шатра». Многие предпочитали за разумную плату «приобщить» домашних рабынь семенем Первого Предка прямо из «сосуда», куда оно излилось. И тем избавиться от необходимости ежеминутно присматривать за своей рабыней, уберегая ее от агрессии тварей Степи.

Прикосновение робких язычков к распаленному лону заставляли все ещё бесчувственное тело Королевы Рабов содрогаться в новых и новых конвульсиях страсти.

Дин помолчал, собираясь с мыслями.

— Я должен тебе сказать еще кое-что, — наконец решился он. — Перед тем, как тело Седого бесследно растаяло в предрассветном сумраке, я ясно услышал: «Ну что, человеки, насладились бытием Зверя? Тот, кто услышит меня, тот в ком есть нечто сверх Зверя, придет нынче ко мне на рассвете, покинув праздник».

И знаешь, я вышел к краю песков и призвал своего проводника. Приказал меня нести к Волку. На рассвете он остановился среди барханов и Волк говорил со мной, я внимал Ему — но когда пришел в себя, не мог ничего вспомнить. Не помню ни слова, сказанного им… И, растерянный, я вернулся…

Риф, подавшись вперед, напряженно слушал брата.

— Я увидел этих людей, опьяненных кровью и похотью, выстроившихся в очередь, чтобы смешать свое семя с семенем Первого Волка в утробе Королевы Рабов. Видел Королеву Рабов, содрогающуюся в бесконечных экстазах, каждый из которых уносил последние клочки ее разума. Видел воинов, за золото покупающих место в очереди к новопосвященным «общим рабыням», взбирающих на них, вопящих от рабского восторга.

Я смотрел, как Тивелы торгуют жидким бульончиком с волокнами мяса — они сварили остатки недоеденной рабыни, чтоб каждый желающий мог разделить с Первым его трапезу.

Я смотрел на них, как на пьяных и обезумевших, я чувствовал себя чужим среди них. И мне стало грустно и невероятно одиноко. Я видел таких же, как и я, только вернувшихся из Степи, куда они отправлялись, чтоб встретиться Первым Предком. Они, как и я, потерянно бродили средь людей, потерявших разум…

Окончательно смешавшись, младший брат умолк и посмотрел на старшего. Тот улыбался.

— Я рад, что Седой позвал тебя, Дин, — проникновенно сказал старший брат. — Запомни этот день и запомни, что случилось