Читать книгу - "Империя "попаданца". "Победой прославлено имя твое!" - Герман Романов"

– Дворец не грабить, я сам вознаграждение за службу дам. Лакеев пригнать – через полчаса чтоб убрано везде было. Андрей Васильевич, принимайте войска и через час двигайтесь маршем на Гостилицы, а я с десятком казаков и конвоем в Ораниенбаум поскачу и потом вас на дороге быстро догоню. Гонца туда сейчас же отправьте, пусть там о наших победах сообщит. Солдат накормить немедля, скоро, чарку водки всем дать. Раненым помощь оказать, и во дворцах оставить всех. Местного управляющего ко мне через четверть часа. Все! Действуйте, а мне помыться еще от крови надо…

…Петр стоял в дубовой шайке в чем мать родила, а милые фрейлины, уже в платьях, аккуратно смывали с него пот и грязь. У него не было ни малейшего чувства стыда, просто лихой император сильно устал.

Ему обработали водкой и дурно пахнувшей мазью (лейб-медик как чувствовал и дал адъютанту банку перед походом на Петергоф), а потом крепко забинтовали три глубоких и кровоточивых царапины – на лбу от пули, правая ладонь пострадала от кончика тесака, а по бедру прошелся штык. И это не считая изорванного мундира и пробитой во многих местах кирасы. Как уцелел? Видно, там, наверху, позаботились об этом.

Отмыв тело императора, Наталья и Клара стали его обтирать, причем норовили прижаться грудкой, заразы. Но грех жаловаться – нет ничего на свете приятней нежных девичьих ручек.

Потом Петра облачили в чистое белье и в хорошо вычищенный, аккуратно заштопанный преображенский мундир. Даже ленту Андреевскую принесли, новую, видать, во дворце запасная была. Вот только знак ордена куда-то делся, в схватке пропал. Но фрейлины вышли из положения, ленту прихватив тесемочкой.

Звезду и крест Александра Невского Петр надевать не стал, приказал явившемуся управляющему немчику (неизвестно, какой у него придворный чин) найти во дворце и ленту ордена. Была у него в голове одна задумка…

А вот трапезу солдатскую ел в гордом одиночестве – дамы только обслуживали. Пища самая простая – хлеб, холодное мясо, копченая осетрина, парниковый огурец да сваренные вкрутую два яйца. А на десерт ему принесли найденный знак Андрея Первозванного. Причем капрал Тихомиров принес, старый знакомый.

Петр его сразу в сержанты произвел, обласкал царственно и отправил восвояси. А сам на разложенную по столику заботливыми солдатами пищу глянул, с вожделением нескрываемым.

Адъютанты всю эту благодать у драгун позаимствовали, а те действовали с размахом, дворцовые запасы полностью опустошив. От предложенного горячего Петр категорически отказался, громко заявив, что будет всегда вкушать только то, что едят его солдаты.

«А вот знать вам не надо, что отравы сильно опасаюсь – это ж Катькин дворец, мало ли какой холуй мне в пищу щепотку яда кинет, ищи потом с того света крайнего».

В комнату постучали, а затем дверь приоткрылась, и вошел полковник Неелов. Его глаза восторженно «поедали» императора. Голова обвязана окровавленной тряпицей, но держится бодро – победа хорошее лекарство.

– Ваше величество, там поручик Преображенского полка бомбардирской роты Бернгорст, привез из Петербурга вчера фейерверк для Сан-Суси. В мятеже не участвовал. Куда его определить?

– Артиллерист?! Это хорошо. В Ораниенбаум отправить немедля, пусть последние две орудийные упряжки к маршу готовит, у нас в отряде должна быть артиллерия. А я сейчас сам к войскам отправлюсь…

Выйдя из дворца, Петр оглянулся, его чуть-чуть передернуло. Вся площадь была усеяна трупами в измайловских мундирах, а чуть в стороне высился холмик из человеческих тел. Подойдя к нему, Петр узрел на вершине поставленную торчком лопату.

«Ого! Это ж сколько я народа тут накромсал – тут более трех десятков жмуров. Вот собаки хитрые – две трети лишних подбросили, авторитет пахана укрепляют. Даже лопату в центре установили, как памятник царской доблести и отваги. Кхе, кхе…»

– Ваше величество, – Гудович возник ниоткуда и принялся докладывать, – свыше трехсот измайловцев истребили, сотню в плен захватили да к мятежникам полчаса тому назад голышом отпустили, медом и дегтем намазав, да в перьях обваляв. Плетьми казаки погнали, чтобы быстро шли, пусть теперь их оттирают.

«Месть изощренная, но полезная, отметина такая долго не сойдет – а в плен вдругорядь попадут, так и повесим по сей примете», – быстро промелькнула у Петра мысль, но он отогнал ее и принялся слушать Гудовича.

– Войска наши к маршу готовы – восемьсот пятьдесят пехотинцев, двести сорок кавалеристов и почти сотня донских казаков. И еще есть тут два пленника, вашему императорскому величеству весьма приятных. Братья Орловы, самые младшие из них – Федор и Владимир.

– Ну, пойдем, генерал, поговорим с братцами! – пробурчал Петр, и они неспешно подошли к двум пленникам, что в изодранных мундирах в стороне под охраной гусар в темно-красных ментиках стояли.

Сербы не подвели – десяток здоровых в полк отправились манифест читать, а остальные просто великолепно во дворце дрались с измайловцами…

Подошли – и изумился Петр, то были его «крестники», самый первый и последний. У офицера на лбу здоровенная шишка, угощение от подсвечника, и глаза еще в кучу собраны, взгляд мутный.

А вот солдатику намного больше братца досталось – нос пятачком, как у хрюшки, лбом чистый носорог африканский, и глаза такие же – красные и подслеповатые, мутной пленкой подернутые. И одной кашкой питаться будет теперь, как дед столетний – зубов-то во рту сильно поубавилось.

Но братья держались молодцами, кремни, а не люди из плоти и крови. Враз признали императора, но на колени не стали становиться, пощаду себе вымаливая, не опустились до уровня падали, только смотрели молча и с уважением нескрываемым. Видно, храбрость и силу мужскую в культ возвели с детства. А им он хоть и враг, но авторитет немалый заработал.

Махнул одобрительно рукой Петр, таких вражин и уважать приятно. Видно, судьба у него такая, Орловых нещадно лупить – велел в Кронштадт, к братцу старшему Алехану увезти, пусть в одной камере посидят, воспоминаниями об императорской руке поделятся…

И сразу ему подвели савраску. Ехать было недолго – за дворцовым парком оказалась изрядная равнина, на краешке которой густой колонной колыхались солдатские штыки.

Петр прикинул – четверть своей кавалерии он потерял за два боя, но столько же перешли на его сторону сербов. Зато еще получил дополнительно изрядное количество царицы полей – инфантерии, добрую треть которой составляли переметнувшиеся к императору преображенские гренадеры.

Речь императора была недолгой – пометав молнии в изменников, выдал благодарность верным присяге и прилюдно наградил Гудовича своим личным орденом.

Генерал прослезился, когда Петр пустил ему алую ленту через левое плечо под восторженное «ура» солдат. Затем быстро свернул торжество и дал сигнал к маршу, протянув свою длань в требуемом направлении («Совсем как Ленин с броневичка, аж слезу вышибло»).

И послушное воинство двинулось, следом загремели две дюжины повозок и пара карет с приглянувшимися фрейлинами – оставлять их под Катькину месть Петр не рискнул, сам хотел вечером воспользоваться положением.