Читать книгу - "Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови» - Герман Романов"

А что Милюков являлся кадетом, ничуть не меняло такого отношения. С эсерами типа Керенского данная партия ведь рука об руку вместе работала над разрушением империи. Да и болтали не меньше, призывая к «войне до победного конца» и при том сознательно разваливая собственную армию. И в процессе этом в первые месяцы играл первую скрипку на какой-нибудь отпетый социалист или большевик, их тогда у государственного кормила и рядом не стояло, а самый махровый октябрист Гучков, представитель крупного капитала, князь Львов, выразитель интересов помещичьих кругов. Вот они и порулили, от души, до тошноты!

— Какая война, Павел Николаевич?! Мы сейчас с красными не способны рати устраивать. Народ впервые миром задышал, хлеб стал сеять — заикнись мы о будущей войне, враз все потеряем, что с таким трудом сохранили и с неимоверными тратами и муками заново возрождаем. Вы же знаете, какие предложения нам большевики вчера сделали? Вот от них и плясать должны, а не от того, нравятся ли нам кремлевские «товарищи» или нет. Учтите — они выражают интересы большей части народа, а потому имеют силу, с которой мы вынуждены считаться!

— Аморальность в политике…

— Очнитесь, Павел Николаевич!

Арчегов сознательно подводил разговор к взрыву, чтобы расставить все точки над «i». То, что министр иностранных дел не отвечал ситуации, а являлся чисто политической фигурой, типа бывшего главы МВД Сибири Яковлева, служащего как для умиротворения «демократической оппозиции», так и «союзников», для него стало ясным — генерал уже два часа язык ломал в бесплодной беседе.

— Ульянов-Ленин жестко сказал, что для большевиков нравственно все, что служит победе революции, как в России, так и во всем мире. А потому возникает вопрос — применима ли нынешняя мораль к такому абсолютно беспринципному режиму?! Далее это касается так называемых «союзников», за добрые отношения с которыми вы так ратуете. Я вам задам только пару вопросов. Можем ли мы назвать их политику по отношению к России, в войну с германцами, предельно эгоистичной, ставящей свои собственные интересы выше союзнических?! И еще — как оценивать их деятельность за прошедшие два года? Они нам помогали или нагрели свои собственные ручонки на нашей междоусобице?

— Позвольте, Константин Иванович…

— Секундочку, Павел Николаевич!

Лицо Арчегова покрылось багровыми пятнами гнева.

— У меня еще несколько вопросов. Вы думаете, что наша уступчивость перед ними заставит их соблюдать заключенные в войну соглашения? О тех же Босфоре и Дарданеллах для примера! Или они оценят нашу пролитую кровь и скостят царские долги? И уже дали нам законную долю репараций с Германии? Или гарантируют границы «единой и неделимой», отказавшись от поддержки ими же вновь образованных здесь государств — Прибалтики там, Финляндии и прочих там грузин. Вы так считаете?!

— Нет, господин генерал, так не считаю. Англия и Франция достаточно показали за два прошедших года свою истинную позицию по отношению к нашей стране…

— Тогда почему мы воду в ступе напрасно толчем, Павел Николаевич? Зачем эти разговоры, если нужно быстро и конкретно определить свою позицию по отношению к большевикам?! Причем не в моральном аспекте, с этим все ясно — для меня они так же омерзительны, как и для вас! А чисто прагматически — как воспользоваться их предложениями, чтобы принести России максимальную выгоду сейчас и неплохие перспективы на будущее? Вот над чем мы должны с вами работать, и быстро.

Арчегов встал с мягкого кресла и, обогнув стол, вплотную подошел к Милюкову, внимательно глядя тому в глаза:

— Простите меня за горячность, я вам в сыновья по возрасту подхожу. Но я страдаю не меньше вас за наше Отечество. Вы должны понять, что ноша, которая неожиданно свалилась мне на плечи, как и вам, чудовищна, она неподъемна. И мы не должны допустить каких-либо ошибок. Ибо плата за них будет одна — кровь! А мне ее хватит, и так по самую макушку залит и купаться в ней не намерен!

Генерал быстро пошел обратно и взял со стола портсигар. Пальцы его дрожали, Милюков это ясно видел — лишь сломав третью спичку, Арчегов закурил, жадно глотая дым.

И это сломало ледок предубеждения: молодой генерал напомнил ему своей горячностью погибшего сына. От тягостного воспоминания запершило в горле. Но Милюков сознательно молчал, только хмурил брови да тер пальцем переносицу — он прекрасно понимал, что вскоре генерал заговорит с ним начистоту.

И добился своего — мучительная пауза становилась невыносимой, и военный министр первым нарушил ее, задавив дымящийся окурок в пепельнице решительным движением. Затем снова уселся в кресле, положив руки на стол.

— Позвольте, Павел Николаевич, говорить с вами предельно честно и откровенно. Без малейшей утайки, как на духу!

— Я только буду рад этому, Константин Иванович.

— Видите ли, этой зимой «белое движение» было практически разгромлено и агонизировало. Победить большевиков в чисто военном аспекте мы не могли, да и не может решаться мечом гражданская война. Это, на мой взгляд, столкновение двух идеологий, в котором большевики до последнего времени уверенно нас переигрывали…

— Тут можно полностью согласиться с вами. Только с уточнением, которое касается «последнего времени». Я не уверен в том, что мы до сего дня создали достаточно эффективный пропагандистский аппарат. В отличие от нашего противника!

— Вы правы, вот только я не имел в виду «белую» идеологию в чистом виде. В той же Сибири у нас довольно эффективная агитация, но построенная на идее полностью независимого государства, вплоть до воссоздания единой России. Кстати, практически эта самая концепция господствует во всех казачьих «буферных» образованиях. Не измененная ими с восемнадцатого года. Один Юго-Восточный Союз и идея «Казакии» чего стоят. И с такой точкой зрения нужно считаться, хотим мы этого или нет. Сибирь — это золото, казаки — хлеб, но главное — это три четверти нашей вооруженной силы, которая сейчас категорически не желает продолжения войны с красными, — Арчегов слегка хлопнул крепкой ладонью по широкому столу. И с нарастающим возбуждением продолжил: — Это не идея «единой и неделимой», но она оказалась намного более жизненной и понятной для населения. Пусть не всей России, об этом не может быть и речи, но в этих регионах мы полностью закрепились. И как только появится более-менее определенная идеология, охотно разделяемая большинством населения страны, вот тогда мы и победим большевиков.

— И когда же она соизволит появиться?! Это процесс долгих лет, а отнюдь не месяцев, господин генерал, к чему многие политики стремятся, — с нескрываемой иронией спросил Милюков и поразился открытой улыбке генерала. И уверенному взгляду. И был ошеломлен победным смешком.

— Это от большевиков сейчас зависит, но, думаю, в течение года. Как и возможность победы над ними. Вот об этом я и хочу поговорить с вами сейчас, дабы совместно выработать общую позицию по данному вопросу Сибирского и Южно-Российского правительств!

Тешин

— Я их боюсь, Иржи! Они не оставили нас в покое, настигли и здесь. Большевики не успокоятся, пока на весь мир не положат свою кровавую лапищу! Это хуже «испанки», что косила всех без разбора прошлый год. Намного хуже чумы!