Читать книгу - "Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко"

– Гляди, мать, какую кралю к нам племяш прислал!

– Милости прошу, гостьюшка дорогая, в дом! – пригласила хозяйка.

Изба стариков была неказистой, что греха таить. Низенькая, с односкатной крышей, крытой дерном. Маленькие, затянутые пузырем и оплетенные паутиной окошки.

Слева от входной двери – грубый каменный очаг, под потолком полати. Под стенами громоздились кадки и ушаты, чуть не в центре красовался громадный, окованный ржавым железом сундук.

В красном углу вместо изображений чуров да прочих предков висело черное резное распятие незнакомого Орландине фасона.

В доме стоял тонкий и терпкий запах знахарских трав, смолы, каких‑то курений.

По углам висели чистенькие, хотя и вытертые рушники, на полках – глиняная и деревянная посуда. Видать, ремесло целительницы не давало хозяевам достатка – ежели те, конечно, не были убежденными скопидомами и не прятали каждый заработанный грошик в тайную кубышку.

Родислава принесла еще теплый пирог, дед нарезал в тарелку сотового меда. На столе появилась похлебка (shchi), ржаной хлеб.

За нехитрой трапезой, расспросами о дороге и разговорами о житье‑бытье Орландина внимательно изучала своих хозяев.

Бабка Родислава – среднего роста, с мелкими чертами лица, в платке, из‑под которого выбивались гладкие темные с проседью волосы, с тихим воркующим голоском, зачаровывающим слушателя.

Дед Угрюм напротив – грубоватый, но вместе с тем вызывающий какую‑то безотчетную симпатию. И еще что‑то знакомое чудилось амазонке в нем.

Но вот жилище чем‑то девушку угнетало. Было в обстановке нечто затхловатое. Какой‑то убогий печальный непорядок во всем…

И еще – нигде нет ничего для хранителей очага, как это положено и у имперцев, и у прочих народов. Ни блюдечка молока, ни ломтика каравая в углу.

Тут как раз старуха схватилась за ушат, собираясь сгрести в него объедки, и тот печально треснул, рассыпавшись осколками по земляному полу.

Родислава заохала, сокрушаясь оттого, что некому проследить за порядком в дому.

– А скажи‑ка, бабушка, неужто у вас в доме ларов… домовых то есть нету? У меня в Сераписе и то домовые за всей утварью домашней следят. Только не забывай им угощение оставлять, и все у тебя в исправности будет.

– Эх, внученька, – вздохнула бабка Родислава, смахнув ветхим рукавом невидимую слезу. – И у нас так было. Да вот издал князюшка наш указ: всем домовым столичным зарегистрироваться в энтой… тьфу ты, Перун‑милостивец, в караульне Кукишевой, и на учет стать. Да знак особый носить и в казну пошлину платить. А отколь у домовых деньги – им ведь и касаться до них нельзя!

Орландина пожала плечами.

Что‑то подобное выдумал в свое время Атаульф Безумный, одним из своих последних указов повелевший всем, кто не мог доказать чистоту своей тевтонской крови на двенадцать поколений, выселиться в особые слободки да носить на одежде рыжие нашивки.

А поскольку доказать чистоту мало кто мог – за двенадцать колен‑то, то, если бы не свергли психа, пришлось бы половине жителей мятежной Аллемании переселиться в гетто.

– Да мы бы и заплатили! – вступил в разговор дед. – Но домовые, известное дело, обидчивые – взяли да ушли… Так что… А теперь город в осаде. И все «соседушки» от навьев попрятались.

С улицы раздался стук колотушки. Кто‑то решительно и нагло требовал впустить их в дом.

Угрюм выглянул в приоткрытое окошко.

– Мать Лада, оборони! – неумело перекрестился он. – Вот как раз этих из караульни и принесла нелегкая!

По тому, как поспешно он побежал отпирать, девушка догадалась, что, видать, репутация у служителей этого непонятного заведения недобрая.

В избу, пригнувшись, вошли двое – невысокий бородач в красном кафтане местного чиновника, и молодой, хотя и противный на вид монах.

– Мир вам, – бросил чиновник сквозь зубы. – Это ли дом торговца Угрюма и жены его знахарки Родиславы, кои в Ведьминой слободке обитают?

– Истинно так, – подтвердил Угрюм.

– А это кто у вас? – справился монах.

– А это племяшка моя, – торопливо бросил дед. – Приехала только что… В горах они живут, где Уж‑город.

– Ну, раз племяшка… – равнодушно пожал плечами краснокафтанник. – Ты через какие ворота проходила?

Орландина ответила.

– Там искатель был? – И, видя, что девушка недопонимает, пояснил: – Ну, рамка такая.

– Было такое.

– Не звенел, не сиял? А, впрочем, что это я… Кабы что, не было б тебя здесь…

– Так чего тебе, служивый? – поинтересовался Угрюм.

– Во исполнение указа государя нашего Велимира от восьмого дня месяца травня сего года имею спросить – не привечаешь ли домовых незарегистрированных и вносишь ли плату за дружбу с нечистью? – осведомился приказной чин.

– Эх, милай… – вздохнул дед. – Нема у нас домовиков. Почитай месяц третий пошел, как нема! Как государь‑то наш, чтоб его… боги оборонили, указ ентот огласил, так и не стало…

– Ежели уличу, – пробасил мытарь, – не обессудь, закон знаешь! Незарегистрированных домовых и нечисть прочую выявленную надлежит за пределы города выдворить, а самих хозяев да неплательщиков – бить батогами и сослать в деревни церковные на покаяние. Уразумел?

– Погоди, отец родной! – запричитала бабка Родислава. – Да как же это – ведь в указе насчет выдворения не было ничего!

– На сей счет, – почесал пузо чиновник, – разъяснение вышло от преосвященного Офиге… тьфу, Ифигениуса. Потому как ежели всякие народцы мелкие не хотят в книги писаться – стало быть то злодеи и энто… агенты сатаны, во!

– Да как же это?! – не унималась бабка. – Они ведь тоже души живые! Богами, то есть Всевышним созданные! Соседи, опять же таки…

– А про то, старая, мне думать не велено. Так князь‑батюшка распорядился и к указу большую государеву печать приложил. А я, слуга смиренный, лишь волю его выполняю, – ответил мытарь, но ни смирения, ни сожаления в его голосе не ощущалось – И вообще, знаю я вас. Вечно затеваете козни бесовские. Полгода не прошло, как курочку, почему‑то несущую золотые яйца, у вас изъяли. И вот снова под подозрение попали…

При упоминании о курочке старики переглянулись и горестно вздохнули.

– Ну ладно! – буркнул монах. – Некогда нам тут с вами лясы точить! Давай, Бородан, проведем этот, экзорсизмус, да пошли – нам еще две улицы сегодня проверить.

– Так начинай, брат Евлампий, снаряженье‑то у тебя.

Монах извлек из‑под сутаны чудной предмет – что‑то вроде дощечки с мутным кристаллом и начал водить им вдоль стен. При этом внимательно следил за талисманом, ни на долю секунды не отрывая от него своих холодных прищуренных глаз.