Читать книгу - "Третьего не дано? - Валерий Елманов"

– Батюшка как-то обмолвился, что уж больно много изменщиков на Руси развелось. Что ни князь, что ни боярин – почитай, все волками глядят. Случись кака беда, вовсе опереться не на кого.

– Нынче-то его воеводы победили, – нарочито бодрым тоном заметил я.

– Победили, да не до конца. К тому ж все одно – не по душе боярам, что на троне Борис Федорович. – И после небольшой паузы вдруг жалобно спросил: – Ты-то хошь нас не бросишь, княж Феликс Константиныч, коль вовсе худо дела пойдут?

– Прежде чем до тебя добраться, придется убить меня, – твердо заверил я его. – На икону не крещусь – сам знаешь, что я не православный, но мое слово и без любой иконы крепче булата. Только вначале кое-что доделаю, а уж потом весь к твоим услугам. К твоим и… Ксении Борисовны, – добавил я и невольно посмотрел в сторону бывшей решетки, которой теперь давно не было видно – лишь пустой проем, наглухо заложенный кирпичами буквально через три дня после моего возвращения.

Странно. Вроде бы я особо не обращал внимание ни на нее, ни на любопытный глаз, но, впервые обнаружив, что решетки не стало, внезапно ощутил, будто мне чего-то не хватает.

И вдохновение во время рассказов куда-то исчезло, да и вообще – что-то не то, и все.

Даже удивительно.

Федор тоже посмотрел в сторону бывшей решетки и досадливо поморщился, а затем после некоторых колебаний все-таки спросил, пытливо уставившись на меня:

– А ты словно прощаешься ныне?

– Прощаются перед смертью, а у нас с тобой и твоей милой сестрицей еще лет пятьдесят впереди, а то и поболе, – вывернулся я.

– Так-то оно так, токмо… – неуверенно протянул царевич, но перечить не решился, наконец-то подавшись к выходу. Он вообще был весьма послушным мальчишкой.

Пожалуй, чересчур послушным.

Что-то мне удалось изменить в его характере и особенно в поведении за время пребывания в летнем лагере полка Стражи Верных, но стоило ему вернуться в Москву, окунуться в прежнюю жизнь – и все.

Еще бы. Он же для царя вроде любимой игрушки, с которой не расстаются ни на миг и берегут как зеницу ока – не дай бог сломается. А я ведь еще до отъезда в Углич говорил Борису Федоровичу, что так нельзя.

Даже индийских мудрецов ему процитировал, которые советуют до пяти лет обращаться с сыном, как с царем, с пяти до пятнадцати – как со слугой, а после пятнадцати – как с другом. И еще специально подчеркнул: «С другом».

Но… воз и ныне там.

Игрушка продолжает пребывать в игрушках, так что все изменения как корова языком слизнула.

Внешние – силенка в мышцах, подтянутость и упругость тела – еще оставались, но и те грозили в самом скором времени сойти на нет.

Я еще раз критически посмотрел царевичу вслед и сокрушенно вздохнул.

Так и есть.

Вон уже и жирок появился, и там и тут, а ведь по возвращении из полка отсутствовал. Конечно, соблазн велик, и когда столько вкуснятины на столе, то поневоле слопаешь двойную порцию, невзирая на мои наставления.

А ведь сколько раз я ему напоминал, что избыток пищи мешает тонкости ума и та, которую организм не переваривает, съедает того, кто ее съел. Но я был один, а все остальные, включая заботливых родителей, твердили совсем обратное, вот тебе и результат.

У самой двери царевич еще раз оглянулся на меня. И был этот взгляд столь трогательным, но главное – выражал столь безграничное доверие, что у меня душу защемило.

В тот миг я поклялся себе сделать все, чтоб удержать за руку Дмитрия, который вроде как Отрепьев, а с другой стороны, скорее всего, Романов или, если по матери, Шестов, если он поднимет ее на этого паренька.

И не просто удержать, но и отвести в сторону, потому что, когда тебе верят так, как он, не оправдать – хуже чем предать.

Все, вплоть до…

Впрочем, будем надеяться, что до этого дело не дойдет.

Ну а если уж ничего не получится, то тогда, не говоря громких слов, встану впереди, закрыв его своей грудью, и пусть попробуют достать.

Нет, мы с ним не в Голливуде, а жизнь – не кино, потому, может быть, спасти и впрямь не получится, но с собой кого-нибудь из убийц прихвачу обязательно – уж больно скучно лететь на небеса в одиночку.

И слово свое непременно сдержу: «Вначале я, а уж потом царевич…»

А с самим побегом вышло все не так, как я предполагал, а с точностью до наоборот. Имеется в виду, что я допускал разные трудности и сложности в самом начале.

Все-таки сторожей двое, плюс неизвестно сколько там дежурит внутри, а сработать было желательно без малейшего шума, ведь имеются еще и стрельцы на башнях и стенах.

Но все прошло без сучка без задоринки.

Не иначе как сказались патриархальные нравы и святая убежденность в том, что воры в отличие от татей[50]народец смирный, дружков на воле не имеют, а потому опасаться нечего. Тем более поди доберись ночью до кремлевских застенков, а уж средь бела дня тем паче.

О том, что можно использовать раннее утро, никто и не подумал, а надо бы.

Вообще-то ночным сторожам у рогаток расходиться полагается намного позже, но под утро морозец крепче всего, а озябшее за ночь тело к нему особо чувствительно, потому снимают их еще в темноте.

Снимают и расходятся по домам.

Имелся и еще один плюс. Квентина в то время, когда планировался санкционированный царем побег, перевели из застенков, расположенных под Константино-Еленинской башней, в своего рода небольшой филиал близ Житного двора.

Там обычно содержали «отработанный материал», то есть тех, кого уже не надо было больше допрашивать, что-то у них вызнавать и так далее. Даже пыточной там не имелось.

Ну и охрана была соответствующая, ведь сидельцы почти все истерзанные да измотанные – такие не сбегут.

Когда в связи с Добрыничами царь отменил побег, он – очевидно позабыв на радостях – никаких дополнительных указаний Семену Никитичу Годунову не дал, а потому возвращать Дугласа в подземелья Константино-Еленинской не стали.

Это упрощало задачу.

Правда, караульный, к сожалению, не спал, но только этим он и походил на настоящего часового. Он даже отставил бердыш с заиндевевшим лезвием куда-то в сторону, а сам ожесточенно приплясывал, похлопывая себя руками по телу. Видать, куцый тулупчик был совсем тощий и согревал мало.

Метель, по счастью, как занялась ближе к вечеру, так и не унималась. Ну а метель без ветра не бывает, потому шапка караульного была надвинута на самые брови, полностью закрывая уши.