Читать книгу - "Глоток огня - Дмитрий Емец"

Рина стояла столбом. Смотрела. Ждала непонятно чего. Ее переклинило. Что-то полыхнуло. Мимо пронеслась хрустальная чешуя бокалов. Потом и Рину понесло куда-то, подбрасывая и прикладывая об пол. В полете она почему-то упорно думала, догонит осколки бокалов или нет. Но так и не узнала, догнала ли. Тишина. Чернота. Провал.

* * *

Очнулась Рина от повторяющихся прикосновений чего-то холодного и мокрого. Тряпки? Губки? Она хотела возмутиться и потребовать убрать от себя это мокрое, но оно тотчас влезло ей в рот, и она по вкусу определила, что имеет дело с салфеткой. Ничего, кроме салфетки, так противно не раскисает и не распадается на отдельные катышки.

Рина собралась с возмущением выплюнуть салфетку, но тут чей-то голос плаксиво пожаловался:

– Ну и где ее папенька, позвольте вас спросить? Он что, возомнил, что я вот так вот буду бесплатно сидеть и протирать его дочь? А если я простужу пальцы?

– Он побежал за врачом, Дионисий!

Мокрая салфетка опять влезла Рине в рот, а потом стала возюкать где-то возле уха. Видимо, тот, кто ею водил, вообще не смотрел на Рину и выполнял свою работу явно халтурно.

– В зале полно врачей… Толпы! Натурально толпы! Владочка по первому образованию психолог! А Младочка по второму образованию логопед!.. Или по третьему. Я всегда путаю…

Рина осторожно приоткрыла глаза. Увидела спинку дивана, шторы – и больше ничего, потому что побоялась осмотреться. Белдо откинул окончательно раскисшую салфетку и брезгливо вытер пальчики о брюки.

– Она не приходит в себя уже час! И ведь абсолютно никаких ран, хотя буквально расплющила мой любимый горшок с бегонией! Между прочим, я каждый день лично ковырял в нем спичкой! Помогал корням дышать! – продолжал плакаться Дионисий Тигранович.

Кому он жаловался, Рина не понимала, пока повторно не услышала другого голоса, то высокого, как звон хрустального бокала, то вдруг проседающего. Гай.

– Дионисий, ее отец заплатит вам за бегонию!

– Бе-бе-бе! Мне не нужны его противные деньги! Мне нужна именно моя бегония и именно моя спичечка! Где? Где она? Она ее тоже потеряла! – едва ли не со слезами воскликнул старичок.

По невидимому хрустальному бокалу застучали ножом. Так звучал смех Гая. Похоже, он был чем-то очень доволен.

– Дионисий, вы не представляете, как нам всем повезло! В первые несколько секунд пауксу нужно большое, просто гигантское количество кислорода!.. Если же накрыть его, даже просто придавить книгой – разрушения будут минимальными! Этот парень и сам-то пострадал меньше, чем я ожидал. Не бросься он на закладку, думаю, столичные власти устроили бы на месте вашего дома бассейн. Такими замечательными котлованами не разбрасываются. К тому же и землю не пришлось бы вывозить! Прекрасные оплавленные стенки, по прочности превосходящие гранит… Налил себе водички – и купайся!

Рина лежала тихо, чтобы не выдать, что очнулась. О ней не вспоминали. Она чувствовала, что в комнате только Белдо и Гай.

– Вам легко говорить. Все ваше цело! – прохныкал Белдо, поплевывая на салфеточку, которой собирался протереть Рине лоб. – А у меня уничтожен драгоценный паркет! Я сам лично чудовищно пострадал! У меня испорчены любимые брюки! Их забрызгало красным вином!

– Ну-ну, Дионисий! Держитесь! Вы же мужчина!

Узнав, что он мужчина, Белдо издал исключительной пронзительности писк, комментирующий, как видно, всю зашкаливающую степень его мужественности.

– А все же Родион – это нечто! – с восхищением произнес Гай. – В Екатеринбурге вторгся в наш важнейший проект и… Не знаю, понял ли про сдвоение закладок. Сегодня едва не уничтожил добрую половину всех фортов, включая и нас с вами!.. И главное – он же уходил из ШНыра!

Белдо пошевелил пальчиками, показывая, что уйти-то он ушел, но как-то не сильно далеко.

– Да, опять Родион! Я же предлагал его немножечко… э-э… устранить, – пискнул он, явно стесняясь этого слова. – Вы же первый были против!

– Уж очень хорош! С тем же рвением, с которым он зачищает ребят Тилля, он мог бы работать и на нас. Хорошие наездники быстро осваивают гиел, а по шныровскому бою он вообще не знает равных. Мог бы обучать для нас берсерков, – с сожалением произнес Гай. – А та девица, что мы к нему послали? Что, никак?

– Женщина разрушает человека медленно, а вы потребовали от нее слишком быстрых результатов. Девочка начала спешить, занервничала, и он соскочил с крючка. А тут еще Тилль со своими неумелыми дуболомами… – раздражительно сказал Дионисий Тигранович.

– Ничего… Теперь он у нас. И в ближайшее время никуда от нас не денется… А теперь вот что… надо кое-что обсудить! – Гай оглянулся на дверь и, оттерев Белдо к окну, что-то быстро и тихо заговорил, видно не отдавая себе отчета, что его стеклянный голос почти не превращается в шепот.

– Даня… двумя новыми… Вы, кстати, в курсе, что одна из пчел…

– Да-да, но тшш-ш! Нам это очень удобно! Хотя, возможно, все произойдет и не сразу! – поспешно ответил Белдо и, отпрянув от Гая, пугливо оглянулся на Рину.

– Я не могу здесь больше, Дионисий! Просто не могу, и все! – внезапно произнес Гай.

Он стоял, глядя не в окно уже, а в стену, на которой шевелились нечеткие тени. В его голосе звучала мука. Старичок торопливо метнулся к Гаю. Его чуткое сердце умело ловить моменты чужой искренности. В эти мгновения Белдо сам как будто раздваивался. Одна половинка его существа сама становилась искренней. Другая же жадно ловила информацию, систематизировала и поспешно раскладывала ее на полочках.

– А? Что? Где? Почему? – спросил он жадно.

– Мне тесно здесь. Я хочу за Вторую гряду! И я прорвусь туда! По трупам пройду, но прорвусь! – скалясь, сказал Гай.

Дионисий Тигранович мелко закивал.

– Да-да-да, – сказал он поспешно.

Гай не слушал его:

– Однажды я видел то, что за Второй грядой. Всего однажды, издали… Очень, очень давно! Поверьте, спутать это ни с чем невозможно. Вы рисовали акварелью, Дионисий? Знаете, что бывает, когда на свежую картину случайно плеснешь воды?

– Как в нырке, когда все растворяется! – тихо отозвался Дионисий Тигранович.

– Да, как в нырке. Но это больше нырка! Воде не важно, что на рисунке: лес, скалы или башня. Она размывает все до начальной сути, до бумаги.

– И вы шагнете в белый огонь? Осмелитесь? – почти беззвучно произнес Белдо.

– Да, шагну. Этот белый огонь – он везде один! И здесь, и там! Пространство, время, даже неприступная гряда – все условность! Акварель не может не уступить воде!

– Но вы же сгорите!

– А что сгорит? Этот огонь не сжигает! Только бы мне попасть туда – в незащищенное сердце двушки. Этот огонь добр, очень добр… Он только притворяется строгим! А там я сотворю для себя любую плоть, если мне вообще нужна будет плоть! Понимаете вы это? Или, может, вам выгодно притворяться глупым, а, Дионисий? Выгодно?!