Читать книгу - "Судьбы и фурии - Лорен Грофф"

Она попросила передать ей воду. Лотто выполнил просьбу и встряхнул головой, прогоняя наваждение.

Очень юный афроамериканец-режиссер, долгое время изучавший Лотто взглядом, сказал:

– Саттервайт, значит? Я только что выпустился из Вассара. У них есть целый зал, названный в вашу честь.

Лотто вздрогнул и вдохнул глубже. Он был неприятно поражен, когда прошлой весной навещал свою альма-матер, чтобы прочитать лекцию. Во время приветственной речи декан поднялся и объявил во всеуслышание, что семья Лотто пожертвовала деньги на строительство нового кампуса. Лотто вспомнил вдруг, как во время выпуска внезапно обнаружил Салли в каком-то котловане, среди бульдозеров. Юбка вздувалась и облизывала ее худые ноги. Тогда она взяла его за руку и увела.

Правда заключалась в том, что Лотто подавал документы только на один факультет и согласие пришло на адрес Флориды. Лотто его никогда не видел, но это вероломство было, оно реально существовало и на нем стояла печать Антуанетты.

– Ох, – Лотто бросил взгляд на режиссера, который продолжал внимательно наблюдать за ним. Должно быть, Лотто выдало выражение лица. – Я не имею к этому отношения.

Со стороны двери внезапно пролился свет – енот просунул мордочку в помещение.

Когда они вышли наружу, небо уже закрыл занавес темного бархата. За ужином они одолели гигантского лоснящегося лосося в ложе из капусты и лимонов, а вместе с ним – целую чашу салата с киноа^[20]. Лотто поймал себя на том, что за ужином говорил без умолку. Он был в бешеном восторге от того, что все-таки приехал сюда. Кто-то подливал ему вино снова и снова. После ужина некоторые творцы тут же растворились в ночи, но большинство осталось и сдвинуло стулья вокруг стола Лотто. Он рассказал им о своем полете с трапа. О том, как провалил собеседование, когда пытался стать актером, потому что ему велели раздеться до пояса и он сделал это, позабыв о том, что утром Матильда выбрила смайлик у него на груди.

– Я, конечно, слышала о тебе, – сказала поэтесса, глядя поверх своей вазочки с крем-брюле. Ее ладонь легла на руку Лотто. Она так смеялась, что у нее на глазах выступили слезы. – Но такого даже я не ожидала.

За соседним столом сидела женщина, похожая на индианку. Лотто взглянул на нее и почувствовал, как у него екнуло под ложечкой: а вдруг Лео – это сокращенное от Леона? Есть же все-таки женщины с мужскими голосами. В ее темных волосах ярко выделялась седая прядь – довольно эксцентрично и в духе человека, способного создать оперу, которая так восхитила Лотто этим летом. У нее были совершенно великолепные руки, прямо как два совенка.

Но вот она внезапно встала, отнесла на кухню грязную посуду и ушла. Лотто проглотил горький комок. Она не захотела с ним познакомиться.

В главном зале располагался бассейн и столы для пинг-понга. Даже несмотря на алкоголь и лето, проведенное в коконе, его реакция оставалась на уровне, а тело сохранило свои атлетические навыки. Выглядел он неплохо.

Кто-то открыл виски.

Когда Лотто остановился, задыхаясь, потому что в его левой руке, все еще слабой, как разваренная лапша, вспыхнула острая боль, вокруг него тут же собрался небольшой круг художников и поэтов. Лотто огляделся и чисто инстинктивно напустил на себя свое привычное очарование.

– Как вас зовут? А вас? Чем вы занимаетесь? – спрашивал он снова и снова.

О артисты! Нарциссы! Возможно, кто-то из них и превосходил остальных в чем-то, но все они сейчас напоминали детей, стоящих по краю детской площадки с пальцами во рту и распахнутыми глазами, в ожидании, когда их позовут играть. Когда Лотто заговаривал с кем-нибудь, этот человек искренне верил, что кто-то наконец-то разглядел его талант и значимость. Иначе и быть не может, когда самый значимый человек в комнате, да и вообще, беседует с ними, как с равными. А ведь раньше они могли об этом только мечтать!

А в том, что именно он – единственный настоящий художник в этом месте, Лотто, щедро проливающий лучи на остальных, даже не сомневался.

Когда наступил черед рыжеволосого мальчика говорить, тот залился румянцем и произнес свое имя так тихо, что Лотто пришлось наклониться к нему и попросить повторить.

Мальчик взглянул на него с каким-то забавным упрямством.

– Лео, – сказал он.

Лотто напоминал рыбу, выброшенную на берег. Несколько раз он беззвучно открывал рот, пока не совладал с собой и не сказал:

– Лео? Лео Сен? Композитор?

– Во плоти, – сказал Лео. – Рад познакомиться.

Лотто все еще не мог сказать ни слова, и парень прохладно добавил:

– Ожидали индийца, не так ли? Как и все остальные. Мой отец индиец и выглядит как индиец, но гены матери оказались сильнее. Хотя моя сестра похожа на актрису Болливуда, и никто не верит, что у нас общее ДНК.

– И ты все это время просто стоял здесь? И позволял мне строить из себя идиота?

Лео пожал плечами:

– Это было забавно. Мне хотелось узнать, что за человек мой… либреттист.

– Прости, но… ты не можешь быть композитором. Ты же еще ребенок! Тебе бы в детский сад ходить! – воскликнул Лотто.

– Мне двадцать шесть, – холодно сказал Лео. – И я уже давно не ношу подгузники.

Румянец на его щеках странно сочетался с резкостью его слов.

– Прости, просто я… я представлял тебя совершенно иначе, – сказал Ланселот.

Лео моргнул. Цвет его лица стремительно приближался к цвету разгневанного лобстера.

– Так это ведь хорошо. Кому хочется быть предсказуемым?

– Мне не хочется, – сказал Лотто.

– Как и мне, – сказал Лео. Он помучил Лотто молчанием еще пару секунд, а затем вдруг улыбнулся.

С ТАКИМИ РУКАМИ и шестью футами роста Лео вполне мог бы стать баскетболистом, даже несмотря на худобу и сутулость. Когда все снова вернулись к пинг-понгу, бассейну или просто побрели по темным тропинкам творчества, освещенным светом настольных ламп, Лотто и Лео остались наконец наедине и между ними состоялся долгожданный разговор.

Лотто рассказал о том, какую бурю эмоций вызвала у него летняя опера. Начиная с необъяснимой грусти и заканчивая чувством паники от того, как после долгого отрешения на него внезапно обрушился внешний мир.

– Обычно я всегда так работаю, – сказал Лео. – Борюсь с музыкой до тех пор, пока мы оба не свалимся без сил, неспособные ни на какие эмоции.

– Мне это знакомо не понаслышке, – кивнул Лотто. – Это как противостояние Якова и Бога, Иисуса и дьявола.

– Я атеист, – сказал Лео. – Но мне нравятся… мифы. – Он рассмеялся.

После он рассказал о своем доме на островке в Новой Шотландии. Его дом был слеплен из соломы и глины, а вся его работа в коммуне заключалась в том, чтобы обучать музыке всех, кто захочет учиться.