Читать книгу - "Тьма на кончиках пальцев - Дмитрий Швец"

ему убирать. Вольдемар рано или поздно этому тебя научит. Жаль лишь, что образование твоё обходится нам слишком дорого. И это не то образование, что тебе нужно. Оно тебе пригодится, когда ты с подружками по комнате будешь жить в институте, но сейчас тебе бы лучше усвоить науку.

— А может, я не хочу в институт? — в глазах Наташки вспыхнула надежда.

— Ты можешь не хотеть, — мягко, но настойчиво мама убила эту надежду, — но сделаешь так, как скажет отец. Хочешь замуж? Можно устроить и это. Но будучи замужем, девушка должна быть образована. Иначе мужу её не о чём будет с ней говорить. Как дела в гимназии, Глеб?

— Замечательно, — я пожал плечами, невольно вытолкнув Наташку из маминых объятий.

— Расскажешь, когда мы вернёмся, — сказала мама и, как в детстве, погладила меня по голове. — Наталья, поехали, купим тебе новые сапоги. Но если ты снова их не уберёшь, и Вольдемар снова их испортит, ходить будешь босиком. Глеб, прошу тебя, не уходи, дождись нас. Мы скоро вернёмся, а с друзьями проказничать вы сможете и завтра.

Я улыбнулся и кивнул. Приятно выполнить просьбу мамы, тем более что всё равно никуда не собирался. Да и дело у меня появилось. Наташка, конечно, та ещё заноза, но оставить без внимания того, кто её обидел, я не могу. Всё же я её старший брат.

Глава 2

Крохотный, чёрный паучок по тонкой, почти невидимой паутине, спустился с гардины на открытую форточку. Яростно треплющий тюль ветер едва не сорвал кроху, но тонкие лапки вцепились в крашенное в белое дерево, удержали тело, выровняли, засеменили по неровной, чуть вздувшейся, но ещё блестящей краске, донеся паучка до самого края.

Паучок замер, разглядывая сидящую под окном женщину. Он смотрел вниз, не решаясь ни остаться на порывистом холодном ветру, ни спуститься, на собранные в тугой, высокий пучок, начавшие седеть волосы. Паучок боялся: слишком он маленький, слишком тонкие у него ножки, слишком хрупкое тело. И паутина хоть надёжна, но так тонка. И ветер так силён. Но паучку надо вниз. Надо! Как бы ни было ему страшно.

Словно почувствовав его взгляд, женщина оторвалась от книги, проложив страницы пальцем, закрыла её. Глубоко и печально вздохнула, немного сдвинулась назад. Ловко вытащила из-под кресла шаль, прищурилась, хитро-хитро, словно замышляла какую-то шалость. Набросила шаль на колени, села ещё глубже, поёрзала, устроилась, приняла удобную позу. Зачем-то провела рукой по обитой зелёным бархатом спинке кресла, по подлокотнику. На мгновение закрыла глаза, кивнула. Книга легла на колени, палец женщины скользнул по странице, осторожно зацепил край, перевернул. Она вздохнула и вновь погрузилась в чтение.

Теперь паучку не надо было спускаться на волосы, он мог опуститься ей на плечо и скрыться в чуть посеревших от времени, но целых и ухоженных кружевах её платья. Если бы она накинула шаль на плечи, он бы смог спуститься только ей на волосы. Слишком лохматая шаль, слишком маленькое у него тело, слишком тонкие ножки. Да, шаль ещё может доставить неприятности, но это позже, когда он доберётся до её ног, сейчас же главное — спуститься. И теперь, когда она пересела, он мог не бояться ни быть пойманным, ни даже замеченным, кружева спрячут его.

Паучок решился. Он прикрепил паутину, осторожно спустился по форточке. Прикрепил паутину, зацепив нить за обломившийся кусочек краски и наложив сверху несколько слоёв, создал надёжный, липкий кокон. Теперь нить не оборвётся. Паучок спустился, до края форточки, не обращая внимания на злобно воющий ветер, зацепился лапками, повис на двух, выбирая момент. И, словно прыгун в воду, оторвался от форточки.

Мгновение и он сел женщине на плечо, нырнул в кружева на плече, затерялся в платье. Ветер не успел. Он беспомощно хлестнул, сорвал с форточки паутину, бросил в тёмный угол и затих. Женщина поправила очки, подняла взгляд на горящую над головой керосиновую лампу, глубоко и печально вздохнула и перевернула ещё одну страницу.

Паучок скатился по рукаву вниз, добрался до манжеты, выбрался на её кружевной край, нырнул в складку, чтобы в следующий момент, домчаться до лежащей на коленях женщины книги и спрятаться под коркой.

Анастасия Павловна вновь тяжело вздохнула и взглянула на меня.

- Глеб Сергеевич, — в её голосе было столько печали, столько усталости и разочарования, что мне невольно стало стыдно за небольшие шалости с паучками. Но месть за сестру — это святое! И стоило подумать о мотивах, как стыд ушёл.

Паучок перебрался к краю книги, зацепился лапками за обложку, но вылезать не спешил. Он смотрел крохотными чёрными глазками на женщину и ждал.

- Да, Анастасия Павловна, — напустив в голос скучающей усталости, отозвался я, прекрасно понимая, о чём пойдёт разговор. – Вы что-то хотели? – Я свернул газету, положил её на стол, зевнул и повернулся гувернантке.

Старая ведьма всегда знала, когда я развлекаюсь с магией. Как и откуда, я не знал. За все десять лет службы у нас она ни разу не проявила дара. Хотя ванильные булочки, которые она изредка готовила, были такими вкусными, что можно было язык проглотить. Не иначе гувернантка колдовала в них что-то, или магический порошок подсыпала. Но на моей памяти она готовила их не больше пяти раз. И это за десять — то лет.

- Мне бы хотелось чем-нибудь порадовать вас, в честь вашего приезда.

Я округлил глаза, немного потерял контроль над паучком и тот, воспользовавшись случаем, попытался удрать. Я не позволил, вернул самообладание, взял паучка под лапки, проводил, заставил его вновь спрятаться под книгой. Ты мне ещё нужен, несчастный сгусток тьмы.

- Думаю, не приготовить ли мне ванильные булочки, что вы так любите, — голос Анастасии Павловны, странно мягок, я бы даже сказал нежен, тон заискивающий.

- Вы же терпеть не можете готовить, — она снова меня удивила, но уже не настолько сильно, и паучок хоть и дёрнулся, но больше потому, что так надо, чем в надежде убежать. И я его, конечно, не выпустил.

Да даже если бы и выпустил, это было бы не страшно, поймал бы снова. Мелочи. Анастасия же Павловна, гувернантка моих сестёр, незамужняя женщина лет пятидесяти, без таланта к магии, но с талантом к воспитанию детей, и самым разным наукам от языков до химии, пугала меня по-настоящему.

Обычно злобная, но не злая, она была поборником традиций и хранителем моральных ценностей. Она обожала правила и