Читать книгу - "Посох царя Московии - Виталий Гладкий"

Неожиданно откуда-то сверху раздался свист. Кудеяр поднял голову и спросил:

— Ты чего, Болдырь?

— Стоян знак подает! — ответил ему молодой крепкий голос.

— И што там?

— Знатная добыча, атаман. Обоз нехристей. И позади него шлях чистый. Никого.

— Откуда знашь, что добыча знатная?

— Так ведь я ужо и сам с верхотуры все вижу. Много телег и полон ведут. А комонных с полсотни, не боле. Надо брать.

— Ой, смотри, не обшибись…

— Иде такое было?

— Ладно, слазь долу. Будем брать.

Вверху раздался шорох, треск ветвей, посыпались желуди и дубовые листья, и спустя минуту на землю спрыгнул Болдырь, первый помощник атамана. Он был совсем молод, но в его высокой статной фигуре чувствовалась большая сила, а на курносом лице, как пером, была нарисована молодецкая удаль. Болдырь был в дозоре, поэтому его тяжелое военное снаряжение лежало внизу, завернутое в попону — от росы.

Быстро облачаясь, он сказал:

— В голове едет баскак[80]в плаще-багрянице[81]— чай, какого-нибудь болярина раздел, а рядом с ним молодой мурза. Кони у них… — Болдырь от восхищения зацокал языком.

— Баскака с мурзой брать на аркан. Остальных вырезать под корень, — приказал Кудеяр. — Да мотри, штоб полон не зацепили! Собирай людишек…

Болдырь засвистел как-то по-особому, и вскоре на поляну возле дуба высыпали разбойники. Люд, прибившийся к Кудеяру, был самым разным. У кого ноздри рваные, кто без уха, а кто и без обеих, — опричники баловались; были и калеки однорукие, и одноглазые, и косые, и хромые. В общей массе разбойников таких несчастных насчитывалось около двух десятков. Кудеяр держал их при себе лишь по той причине, что увечные отличались немыслимой храбростью и особой жестокостью; даже по-трезвому они творили такие страшные вещи, от которых у нормального человека могло случиться помутнение разума.

Что касается социального состава Кудеяровой шайки, то он был пестрым, как домотканый татарский коврик. Разорившиеся черносошные[82]крестьяне, несколько стрельцов, обиженных тем, что за их тяжкую службу государь выделил им худые земли, почти в полном составе артель мрачных немногословных кожемяков, сбежавших от княжеских «милостей», кузнец, который молотом убил троих опричников, пытавшихся изнасиловать его дочь, и наконец монах-расстрига, детина ростом чуть меньше трех аршин[83]. Любое оружие в его ручищах казалось детской игрушкой, поэтому расстрига, которого звали Тишило, держал в руках огромную дубину, усаженную железными шипами.

Кроме людей, обиженных судьбой и властью, в шайке Кудеяра были и такие, кого хлебом не корми, и дай поозоровать. Верх над этими разбойниками держал смуглый, как цыган, Ворон, еще тот выжига. Он не боялся никого, даже самого атамана.

Кудеяр видел Ворона насквозь и даже намеревался по случаю привязать его в лесной чаще к дереву за разные хитрые проделки, чтобы его сожрали дикие звери. И всякий раз атаман сдерживал свое ретивое. Потому что не было в шайке лучше и удачливей лазутчика, чем Ворон, который разумел грамоте, имел хорошо подвешенный язык, обладал даром перевоплощения и мог притвориться кем угодно — и опричником, и купцом, и слугой боярина, и блаженным нищим в рубище, из-под которого выглядывали страшные язвы.

Свои язвы Ворон изготавливал так: убивал зайца, осмаливал шерсть на костре, срезал с него несколько кусочков шкуры с мясом и приклеивал прочным рыбьим клеем на тело. В летнее время за два-три дня мясо начинало гнить, и Ворону не оставалось ничего иного, как изображать нечеловеческие страдания.

— Невзор и Заяц валят одно дерево, ты, Мелентий, вместе с Сомом — другое, — раздавал наказы Кудеяр. — Ярилка! Твои люди с самопалами[84]должны хорошо целиться, штоб по возможности лошадей и полон не ранить. Ну а там как получится… Блуд и Василько! Приготовьте арканы. Ваше дело — снять с седел баскака и молодого мурзу. Вы вступаете в дело первыми…

Еще несколько распоряжений — и поляна опустела. Разбойников будто земля проглотила — так тихо они ступали по лесу; ни одна ветка не шевельнулась, ни один сухой сучок под ногами не треснул.

Молодой мурза совсем измаялся. Он не праздновал труса на поле боя, но сейчас что-то темное и страшное всплыло из глубины его души и вцепилось в горло с такой силой, что дышать стало тяжело. И когда аркан Блуда сдернул его с лошади, он в полной безнадежности успел подумать: «Я так и знал!» А дальше наступила темнота, потому что кто-то из разбойников оглушил его дубиной.

Едва Ибраим-мурза и его сын оказались на земле, как раздался свист такой силы, что лошади некоторых ногайцев встали на дыбы. И сразу же после этого впереди отряда мурзы и позади послышался сильный треск, и две вековые сосны упали на шлях, тем самым соорудив для ногайцев смертельную ловушку.

Громыхнул залп самопалов, засвистели стрелы, над лесом к ясному небу взметнулся леденящий душу боевой клич разбойников, похожий на волчий вой. В ответ раздался и клич ногайцев «Хур-р-ран!», но он был нестройным и слишком слабым, чтобы воодушевить их на отчаянный бой. Большая часть отряда Ибраима-мурзы была деморализована, не слыша его распоряжений, а тех, кто пытался сопротивляться, смела волна разбойников, хлынувшая из зарослей.

Впереди бежал монах-расстрига Тишило со своей страшной дубиной. Он валил богатырскими ударами наземь коней, крушил черепа ногайцев, раскалывая шлемы как ореховую скорлупу, и при этом приговаривал:

— Прими, Господи, душу сего нехристя… И прости, мя, грешнаго…

Бой длился недолго. Ногайцы, совсем потерявшие способность здраво рассуждать, попытались скрыться в лесу, но смерть подстерегала их и там. Это вступили в бой калеки, засевшие на деревьях. С диким воем и гиканьем они прыгали на спины ногайцев и резали их острыми ножами как баранов.

Те из разбойников, которые по причине своей увечности не могли забраться на дерево, действовали по иному. В руках у одних были крюки, которыми они стаскивали всадников на землю, а другие, вооруженные совнями[85]и серпами на длинной рукояти, если не получалось достать ногайца, валили наземь его лошадь, подсекая бедному животному сухожилия.